Глава XVI

Введение христианства в Польше по греко-славянскому обряду. Умолчание об этом польских летописцев и историков. Моравский князь Ростислав. Св. Кирилл и Мефодий. Начало миссионерской деятельности — проповедь у хозар, обретение мощей св. Климента, проповедь в Моравии, призыв их папой Николаем I в Рим, теологические диспуты в Риме и победа в них апостолов славян. Славянское богослужение в Риме.

В виду недостатка места мы не станем здесь рассматривать деятельность папства и римско-германской империи до второй половины X века, так как деятельность эта по отношению к славянам выражалась единственно в постоянных войнах и убийствах чехов и моравов, а прямо обратимся к временам введения христианской веры в Польше.

Польские летописцы и историки, ослепленные папизмом, умалчивают о том, что пред Мечиславом, т.е. со времен Кирилла и Мефодия, в Польше была введена первоначальная христианская, или православная вера. Упоминание об этом они считали или непристойным, или опасным¹. Этот взгляд на греко-славянское вероисповедание был преимущественно следствием антагонизма, который появился у поляков по отношению к Руси во время религиозных войн. Польские историки и летописцы старались уничтожить вместе с памятниками православного вероисповедания в Польше даже память о нем в народе, придавая латинской вере характер и значение первоначального христианского исповедания; для заполнения же каким-либо образом пробелов первоначального периода существования латинской церкви в Польше они стараются (особенно Длугош) отнести, насколько возможно далее в древние века, назначение для Лехии латинских епископов. Вследствие этого факты спутались до такой степени, столько создалось противоречий в хронологии, что в новейшие времена самые горячие защитники Длугоша и его подражателей не были в состоянии, не смотря на все свои старания, поддержать и защитить их пред судом истории. Позднейшие польские историки не только не давали себе труда отыскивать следы православия в начале христианства в Лехии, но считали для себя грехом замечать их там, где они попадались им на глаза. Бантке отмечает, что во время Сигизмунда III, в 1622 г., иезуиты, завладев библиотеками и цензурой, публично жгли на варшавских площадях все, что напоминало православие в Польше и не соответствовало их целям.

Самое греко – кафолическое исповедание польские историки называли языческим или варварским. Это было отчасти заимствовано у западных народов латинского исповедания, которые как в частных, так и официальных сношениях называли иноверцев язычниками. Это правило было введено после отпадения Рима от кафолической церкви и продолжалось довольно долго². Подражая Западу, а особенно Риму, польские историки усвоили себе это обыкновение и начали относить греко-кафолическое к язычникам. Так, напр., известно, что Длугош называл греко-славянское исповедание и греческую веру идолопоклонством (“idololatria”): “Theodoricus genere Ruthenus” —говорит он, — “et qui idololatria relicta rectam fidem professus erat… Rutheni qui et ipsi catolici aestimari solunt”³.

Подобные уверения доказывают только невежество польского народа, мало ознакомленного с географией, всеобщей историей, менее же всего с историей христианской церкви.

Начало христианства Польши поляки считают от Мечислава после его женитьбы на Домбровке, не смотря на то, что их же историки утверждают другое, а именно, что христианская вера появилась в Польше прямо из Иерусалима чрез апостола Андрея⁴.

Христос, как свидетельствует об этом польская легенда, чудесным образом ниспослал полякам Своих апостолов Кирилла и Мефодия.

“В Гнезне одновременно праздновали пострижение своих сыновей князь Попель и бедный земледелец Пяст. В это время пришли двое странников. В дом князя их не впустили, тогда они отправились к Пясту, который их очень сердечно принял. Из благодарности странники сотворили в доме Пяста чудо: кушанья и вино не только не убывали во время пиршества, но увеличились настолько, что Пяст, с согласия странников, пригласил на пир самого князя Попеля с его гостями. Над сыном Пяста совершен был странниками обряд пострижения, и ему было дано имя Земовит. Присутствующие на этом торжестве пророчили вновь постриженному сыну Пяста светлую будущность, что и исполнилось. Князь Попель был вскоре изгнан, а на его место избран Земовит”⁵.

Земовит был христианином восточного исповедания и был окрещен, одновременно с пострижением, двумя странниками, в которых одни историки усматривают Кирилла и Мефодия, другие же, как, напр., Богухвал, Длугош и Кромер., Божиих ангелов, иные – же двух священников, посланных в Лехию Святополком, с целью распространения веры⁶. Что Земовит был христианином восточного исповедания, это подтверждает польский историк Адам Нарушевич, говоря: “мы находим в сочинениях чужих и своих о Земовите, прадеде Мечислава, некоторые следы того, что он был христианином, будучи обращен или Кириллом и Мефодием, апостолами всей славянской земли, или посланными ими”⁷.

Первым краковским епископом православного исповедания польские летописцы и историки называют Прохора, который в 955 г. занимал краковскую епископскую кафедру, когда ни у поляков, ни у чехов не было еще латинского епископа; умер же Прохор, как об этом свидетельствует Длугош, в 986 году⁸.

В Гнезне находятся развалины кафедрального собора, “который является произведением византийских влияний, а во всяком случае восточных, не местных”⁹.

В Сандомире находится церковь, о которой Сейковский пишет: “Церковь св. Якова, первая и самая давняя, принадлежала доминиканцам русской религии, в которой Русь совершала свои богослужения и погребала умерших, как это можно видеть из богатых камней перед главным престолом, на котором находятся четыре медные епископские митры, а пятая вправлена посредине. Этот костел или церковь пережила политические бури, разразившиеся над Сандомиром. Колокол этой церкви имеет тысячу лет, и на нем есть хорошо сохранившаяся греческая надпись”¹⁰.

Память о св. Кирилле и Мефодие, как патронах и просветителях Польши, относятся к древнейшим временам¹¹. Поляки с древнейших времен до-сего дня причисляли и причисляют их к своим первейшим учителям христианской веры и посвящают их памяти день 9 марта. В богослужении на этот день в польском требнике, между прочим, находится такая молитва: “Ты, который через благословенных пастырей и истинных Твоих последователей и наших патронов Кирилла и Мефодия ниспослал на нас милость познания единой истинной веры¹²… Этот требник был составлен при Гнезненском соборе, а потому не подлежит сомнению, что апостольская деятельность Кирилла и Мефодия объяла не только Малую Польшу, но и Краковский округ, то-есть, можно сказать, самую голову и сердце Польши, которые заключались в то время в Гнезне и его окрестностях. Даже в позднейшее время польский историк XVII века Пясецкий, иезуит, которого нельзя заподозрить в благорасположении к восточной Церкви, следующим образом обрисовывает значение для Польши апостольской деятельности Кирилла и Мефодия: “Польша, наравне со всем славянством, со страхом избегает распространения у себя немецких наук и искусств, считая их вредными и отбрасывая, как подозрительное, все, что происходит оттуда, за исключением механических изделий. Вследствие чего и веру христианскую славяне не хотели принять от немцев, а приняли ее от восточных греков Кирилла и Мефодия и только потом от галлов и немцев”¹³.

Бросим здесь взгляд на деятельность этих двух апостолов. Императорское оружие, уничтожая границы западной славянской земли, открывало немецким миссионерам дорогу к апостольству среди славян. Зальцбургское, пассавское и регенсбургское епископства, расширяя со времен Карла В. свои владения в славянских землях, старались обеспечить свою власть, устраивали духовную иерархию, воздвигали церкви, щедро одаряемые поместьями; диоцезии не были, однако, строго разграничены. Каждый из епископов хотел захватить как можно больший округ, Между ними начались интриги и ссоры, которые, наконец, разрешил в Регенсбурге (829 г.) император Людовик Святой таким образом, что земли, лежащие на восток от Лысой Горы (Kahlenberg) и разделенные реками Справой и Рабой, должны принадлежать северной и восточной частями к пассавскому, а южной и западной к зальцбургскому епископству. Вследствие этого Моравия осталась причисленной к пассавскому епископству, а в южных от Дуная странах, равно как и в княжестве нитравском распространилась власть зальцбургского архиепископа, стараниями которого было возведено около 836 г. много церквей в княжестве блатненском и в Нитраве. Чехи оставались еще в язычестве и независимости от империи, но крещение в Регенсбурге в 845 г.¹⁴ 14 чешских вельмож с их челядью подало регенсбургским епископам повод к распространению своей власти и на чехов, что продолжалось вплоть до учреждения пражского (973 г.) епископства.

Однако, усилия немецких епископов к распространению среди славян христианства не принесли желанных результатов. Язычники, видя постоянные набеги пограничных графов, грабежи и уничтожение немцами родных селений, не могли дружелюбно встречать их миссионеров и верить тому, что они проповедовали о добродетелях и любви к ближнему. Наконец, требование десятины и отправление богослужения на латинском языке ни мало не располагало славянский народ к принятию чуждого ему и непонятного учения. Поэтому неудивительно, что развитие учения Христа в Чехии, Моравии и Паннонии было очень ограниченно, хотя князь Моймир исповедывал христианство, а князь Ростислав заботился об уничтожении язычества¹⁵.

Уже тогда немецкие епископы усматривали в религии средство к лишению славян их народности и стремились к слиянию их через Церковь с империей, что вытекало из понятия об универсальной власти римского императора. Ведь со времен Карла В. вырабатывалось всеобщее убеждение, что как император есть наивысший правитель всех народов, так папа – наивысший глава Церкви; что как императору и установленным им властям надлежит послушание, так папе и постановленным им епископам надлежит духовное почитание. Поэтому епископы заботились не столько о присоединении язычников к христианству, сколько о соединении славян с империей через присоединение их к немецким епископствам и о слитии их с немцами в один народ, платящий им десятину со своих доходов. Если славянский народ и не понимал этого, то невозможно, чтобы славянские князья и более влиятельные граждане, зная, как их родственники в Баварии и Тюрингии, с принятием от Рима христианства, утратили свою народность, не понимали, к чему вели усилия немецких епископов. Впрочем, присоединение Моравии к пассавскому епископству оскорбляло авторитет Ростислава.

Будучи от рождения христианином и имея перед глазами устройство христианских государств, Ростислав понял громадное значение христианства в государственной огранизации. Он имел для сравнения, с одной стороны, славянские народы, пребывающие в языческом невежестве без всяких средств к устроению себя, с другой – монархию франков, обязанную своим могуществом и значением единственно христианству. Чтобы сохранить независимость славян, было необходимо присоединить их к христианству; но при тех обстоятельствах, в которых находилась Моравия во время Ростислава, крещение народа римско-германскими миссионерами было невозможно, ибо оно приводило князя в зависимость от немецкой духовной иерархии, а через это — и в некоторую зависимость от империи. Избегая таких последствий и желая иметь собственную Церковь, отвечающую потребностям народа, охраняющую народные интересы, Ростислав надеялся учредить такую Церковь с помощью священников Востока, духовенство которого являлось более нравственным, чем западное духовенство.

В это именно время в Болгарии и Восточной империи готовились события, долженствовавшие оказать огромное влияние на будущность всего славянства.

В богатом торговом приморском городе Фессалониках, называемом по – славянски Солунь, два сына зажиточной, греческой семьи, получив тщательное образование, с молодости готовились к духовному званию. Старший назывался Мефодием, младший – Константином (впоследствии Кириллом). Спокойный, ласковый, погруженный в размышления о величии Бога, Мефодий рано ушел в монастырь на горе Олимп не той, которая некогда слыла местопребыванием греческих богов, а на Халкедонском полуострове, называемом теперь Афон. Там он привял посвящение в духовное звание. Константин имел совершенно иные наклонности. Обладая живым воображением, горячим сердцем, обширным умом и необыкновенной энергией к смелым предприятиям, Константин, отдавшись наукам, был принят при императорском дворе в Константинополе и так прославился своим умом, что его повсюду называли философом. Ему открывалась дорога к наивысшим государственным должностям, но душа его, исполненная благочестия, жаждала трудов, самопожертвования во имя христианства и блага людей. Окрестности Салоник были заселены множеством славян, пребывавших в языческом невежестве. Константин возымел мысль приложить старания к просвещению славян с помощью христианства, и зная отлично славянский язык, старался постигнуть, изучить и приспособить азбуку славянского письма. Эта работа требовала времени и спокойствия. Константин намеревался отправиться к брату Мефодию на гору Олимп и, вероятно, заняться обращением окрестных славян¹⁶, но неожиданное обстоятельство бросило его в совершенно другую сторону.

Хозары обратились к константинопольскому двору с просьбой прислать им учителей, для ознакомления с христианством. Следовало послать людей ученых, красноречивых ораторов, и притом неустрашимых и готовых на всякие опасности, соединенные со столь далеким и трудным путешествием. Выбор императора Михаила III пал на Константина, который сначала один, а потом, около 858 года, вместе с братом Мефодием отправился к хозарам. В бытность свою в Херсонесе таврическом Константин побудил местного епископа отыскать на морском острове, в развалинах церкви, мощи папы св. Климента, сосланного из Рима в Херсонес, а позже, около 102 г., брошенного в море с якорем на шее, по приказанию императора Траяна, за распространение христианства в Тавриде. Обретение мощей этого мученика, около 861 г., открыло братьям дорогу к самым святым подвигам.

Работая давно под составлением славянской азбуки, Константин по окончании миссии к хозарам, усовершенствовал славянское письмо и переводил духовные книги на славянский язык. Мефодий занимал должность архимандрита Полихронского монастыря на берегу Мраморного моря, в Малой Азии.

Тем временем Ростислав, сговорившись с моравскими князьями Святополком, князем нитранским, отправил к императору Михаилу III посольство, прося прислать ему знающих славянский язык священников. Этим чрезвычайно ловким в политическом отношении поступком Ростислав не только устранял влияние неприязненного ему немецкого духовенства, но еще приобретал себе дружбу восточного императора в противовес политике короля Людовика немецкого, который, с целью покорения Моравии, старался вовлечь в союз против Ростислава пограничных с нею болгар. Таким образом составились лиги: моравско-византийская против немецко-болгарской, управлявшие тогдашней политикой в придунайских странах.

Император Михаил благосклонно принял моравское посольство и, зная искусство солунских братьев в религиозных делах и в славянском письме, предназначил их к проповедыванию христианства в Моравии.

Братья, взяв с собою духовные книги, уже ранее переведенные на славянский язык, также мощи св. Климента, отправились в путь. Мать их, провожая любимых сыновей, со слезами молила, чтобы, в случае смерти одного из них, оставшийся в живых привез к ней тело умершего. Братья обещали свято исполнить просьбу матери, простились с ней в последний раз, отправились в путешествие к Ростиславу и прибыли в его столицу Велеград в июне 863 г. Однако, они не могли сейчас же приступить к великому делу, ибо это было бурное время, — время приготовлений к войне с немцами. Братья, поселившись в Велеграде, трудились над образованием порученных им Ростиславом учеников. Неприязненно смотрело на это немецкое духовенство. А когда, после несчастной для моравов войны в 864 г., немецкие епископы стали возвышать тон, апостолы Константин и Мефодий, понимая грозящую им опасность, избегали шумных городов, но, переходя с места на место по городкам и деревенским усадьбам, проповедовали славянскому народу в понятной для него речи слово Божие, стараясь искоренять непристойные языческие обряды и многоженство.

Одновремевно с проповедью у моравских славян, введено было христианство и в Болгарии¹⁷. Мы знаем, что еще раньше Константин Философ трудился над распространением учения Христа и обращал македонских славян в окрестностях Фессалоник. Но в каком именно году и кем был окрещен болгарский царь Борис, — это остается загадкой. Несомненно, однако, что это случилось около начала апостольства солунских братьев в Моравии, т.е. между 861-864 годами, а по новейшим исследованиям царь Борис был окрещен, вероятно, в 864 году св. Мефодием, который с этой целью прибыл из Моравии в Болгарию, в то время, как брат его Константин распространял христианство в Моравии.

Четыре с половиной года Константин и Мефодий апостольствовали в Моравии и соседних странах, проповедуя слово Божие моравам, чехам, словакам, полякам, лужичанам, основывая церкви и часовни. И славяне были рады слушать учение о величии Бога на своем языке, но этим были недовольны немецкие епископы, особенно зальцбургский и пассавский, которые с распространением учения славянских братьев теряли славянскую паству, а с ней – десятины, земские поместья и политическое влияние. Пользуясь спорами константинопольского духовенства с римской Церковью, столь обострившимися, что патриарх Фотий объявил папу Николая I еретиком и отлучил его от Церкви (867 г.), и тем, что Константин Философ с молодости был в хороших отношениях с Фотием, — папе донесли, что славянские апостолы возбуждают народ против него, что, под видом богослужения на славянском языке, вводят ересь и т.п. Папской столице следовало предотвратить дурные последствия борьбы двух исповеданий в одной Церкви, уразуметь основы славянских апостолов, наконец, успокоить народы, раздраженные интригами немецких епископов. Понимая все это, папа Николай I призвал братьев апостолов в Рим.

Хотя иерархически братья апостолы зависели от константинопольского патриархата, однако, на призыв папы они поспешили в Рим. Взяв с собою мощи св. Климента, чтобы вернуть их, как останки папы, городу Риму, братья через Паннонию отправились в Рим. В Венеции латинские священники, подстрекаемые зальцбургским архиепископом, набросились на славянских апостолов, “как враны на соколов” и, издеваясь над ними, говорили: “какие это вы сочинили для славян книги и поучаете их; ведь прежде никто не избрал их речи, ни апостолы, ни римский папа, ни теолог Григорий, ни Иероним, ни Августин”. “Бог”, — говорили, — “избрал только три языка: еврейский, греческий и латинский”. Опровергая с достоинством упреки и ругательства, исполнители великого дела покорно шли в Рим, к которому привлекали с собою и миллионы принявших уже христианство и имевших еще быть окрещенными славян. Это понимала папская столица, и преемник Николая I – Адриан II сам вышел за город на встречу мощей св. Климента и славянских апостолов, в торжественном облачении, окруженный духовенством и толпами народа, с зажженными свечами в руках. С величайшей торжественностью, при религиозном пении толпы, мощи св. Климента были погребены в церкви, некогда выстроенной в честь его¹⁸. Чудесное возвращение высокочтимых мощей мученика – папы наполнило сердца римского духовенства неописуемой радостью, участия к славянским апостолам, на долю которых выпала честь оказать тогдашнему христианскому Западу такую неоценимую услугу.

Однако, со стороны римского духовенства не было недостатка в неприличных поступках по поводу введения славянского языка в богослужебные книги. “Не годится”, — повторяло оно, — “употреблять иной язык в богослужении, кроме трех известных”. Тем не менее, папа Адриан II, выслушав славянских апостолов, похвалил их труд и, как бы в знак признания богослужения на славянском языке, освятил и положил на престоле в церкви св. Петра, духовные книги, написанные братьями Константином и Мефодием. Затем он поручил епископам Формозу и Гаудериху посвятить славянских учеников в пресвиторы и диаконы, а братьев Константина и Мефодия возвел в епископский сан. Так образовались иерархические ступени славянской Церкви, первыми пресвитерами и диаконами которой были: Горазд, моравянин, Климент, Наум, Ангелар и Савва, болгары или словенцы.

После обширных теологических диспутов, на которых ни один из местных кардиналов и епископов не мог сравняться в теологических познаниях с славянскими братьями, папа постановил ввести торжественно славянское богослужение, “чтобы весь свет знал, что во вселенской христианской Церкви, наряду с богослужением на латинском и греческом языках, существует еще богослужение на языке самого многочисленного в Европе народа, который, совершая службу Божию на своем языке, должен распространить славу Бога на неизмеримом пространстве”. Понимая важность этого, апостольская столица сделала соответствующие распоряжения.