Глава IV

Развитие Африканской Церкви. Разлад между религией и нравственностью. Пелагианство. Учение об отпущении грехов. Чистилище. Такса за отпущение грехов.

Однако, как говорит Дрепэр, мы не в праве утверждать, что западная Европа обязана своими формами христианства исключительно лишь римским началам. Напротив, она обязана ими скорее Африке.

Упомянем лишь вкратце об этом явлении, каким образом африканские понятия пустили в Риме сильные корни, и каким образом более или менее в пору, когда греческое христианство, лишившись своей экспансивной силы, отказалось от наступательного образа действий, африканское христианство заняло его место, распространяясь на западе и на севере и создавая прочную организацию по образцу организации римской империи, с духовными преторами, проконсулом и цезарем, развивая собственное законодательство, учреждая особые должности, заменяя греческий язык, до тех пор бывший в употреблении, латинским, который в скором времени делается освященным и приносит ему огромную пользу.

Греческие церкви являлись тогда еще чем-то в роде союзных республик; латинская же церковь инстинктивно стремилась к монархии. Не стараясь импонировать своим положением, первые епископы Рима вели тихую и уединенную жизнь.

Первоначально главой церкви считались иерусалимские епископы, из которых первым был брат Господа нашего Иаков; это мнение господствовало тогда и в Риме. Но уже из споров по поводу празднования Пасхи в 190 г. явствует, как рано всплыло наружу стремление римских пап к главенству. Епископ римский Виктор предлагал азиатским епископам руководствоваться указаниями егo церкви, относящимися ко времени празднования Пасхи. Поликрат, епископ Ефеса, заявил протест от имени восточных церквей, и это обстоятельство было началом борьбы, которая продолжалась вплоть до Никейского собора.

Притязания римского владычества встречали отпор не только в одной Азии. В истории церкви сплошь да рядом встречаются доказательства, что тому подобные чувства существовали во многих других провинциях. Но в большинстве случаев мир и согласие существовали не только между Римом и Карфагеном, но и между церквами Галлии и Испания, которые смотрели на римскую церковь, как на выдающуюся и славную, хотя и равную им общину. Поэтому св. Киприан заявил на Карфагенском соборе: “Никто из нас не должен называть себя епископом над епископами или же пользоваться тиранническою властью по отношению к товарищам, так как всякому епископу дана свобода и власть действовать по собственному благоусмотрению, и он не может подлежать суду другого епископа точно также, как не может и сам судить других. Все мы обязаны дожидаться суда Иисуса Христа, Которому Одному дана власть ставить нас во главе церкви и осуждать наши действия”.

Рим, как это сказано выше, постоянно уклонялся от этого равенства, не только благодаря своему исключительному положению или же выдающимся деятелям, но также и благодаря политическому положению, а отчасти скорому накоплению неизмеримых богатств.

Все это уже в третьем столетии возвысило римского епископа на ту степень величия, с которой он мог представляться хранителем церкви, причем епископы восточных церквей оказывали ему, как епископу столицы империи, почетное предпочтение.

Начиная с четвертого столетия, престиж римского епископа на Западе поднимается еще больше, благодаря Константину Великому, переместившему столицу из Рима в Византию. В то время римский епископ (или Курия Ромы), как единственный представитель широкой власти на Западе и как духовный отец вновь обращенных варваров, проникающих в недра разлагающейся западно-римской империи, считался властелином церкви и западного римского государства, в столице которого не проживали императоры. В таких благоприятных условиях Курия Ромы поняла выдающееся положение римских епископов, и некоторые из них, под предводительством Kypии Ромы, не обладая достаточным количеством христианского смирения и систематического богословского образования, стали мечтать о самодержавном и исключительном господстве над всей христианской церковью и над ее представителями-епископами и даже патриархами.

Римское государство стремилось к тому, чтобы с помощью христианской веры и религии покорить себе все народы; оно старалось навязать им насильственно не только веру, но и свои религиозные обряды, свой язык и обычай; римские же епископы принимали деятельное участие в этих начинаниях с помощью низшего духовенства. Церковный греческий язык был заменен латинским, и тот, в свою очередь, сделался источником национальной борьбы между различными племенами, среди которых водворялся папой и подведомственным ему духовенством.

Римское духовенство примкнуло сердцем и душой к борьбе римской курии против других народов, в особенности в то время, когда римские папы пользовались мирской властью. Княгиня Клотильда, маиордом Пипин и император Карл Великий, упрочившие господство пап над римскими владениями, причинили громадный вред христианству и христианскому духовенству; жажда власти, любостяжание и стремление к роскоши привели к упадку нравственности и разврату среди духовенства. Ученики Христа и преемники апостолов упустили из виду главные основания и начала святой веры. Смирение, нищенство, кроткие нравы и любовь к ближнему исчезли повсеместно, разврат заменил давнее самоотвержение; папы, кардиналы, епископы и священники, совместно с “курией Ромы”, изобрели новый способ апостольства. Они не были уже проникнуты верой и любовью, не старались светить миру своей примерной жизней, но действовали с помощью физической силы; вместо креста и Евангелия мира они подняли меч и, спрятавшись за щит мирской власти христианских императоров, распространяли веру Христову огнем и мечом.

Согласно с языческими верованиями, священники всегда и всюду считались существами немногим лишь ниже богов: народы Египта, Галлии, Германии, Британии и восточной Индии всецело зависели от духовенства, которое до тех пор управляло их совестью, пока народы не прозревали. Христос уничтожил веру в кумиры, лишил гордую иерархию власти, отнял у человека все, что затемняло понятия и представления его о Боге, как о высшем благе, и восстановил непосредственные отношения между человеческою душою и предвечным Источником Истины, называя Себя единственным Господином и единственным посредником. “Один у вас учитель Христос; все же вы братья”¹.

Жители Иерусалима, Азии, Греции и Рима, в царствование первых императоров, услышали то радостное евангелие, провозглашающее: “Ибо благодатью вы спасены чрез веру, и сие не от вас Божий дар”. Заслышав этот голос мира, это истинное “благовествование”, это могучее слово любви, не одна душа, обремененная грехами, сделалась верующею, прибегая к этому источнику мира и любви. Многочисленные христианские общины возникли как раз в испорченной среде этого поколения.

Но, к сожалению, в скором времени распространилось большое заблуждение насчет значения и характера спасительной веры. Согласно учению апостола Павла, вера есть источник, с помощью которого вся природа верующего человека, его образ мыслей, его сердце, его воля постигают искупление, дарованное нам воплощением и смертью Сына Божия. С помощью веры человек постигает Христа, и с тех пор Христос является для нас и в нас-всем. Он прививает человеческой природе новую божественную жизнь; человек же, возродившись таким образом и избавившись от власти самолюбия и греха, изобилует новыми силами и совершает новые действия. Богословие точнее определяет и развивает это учение, говоря, что человек приобретает верою то, что Иисус Христос уже раз навсегда приобрел для всех людей. Если же вера не есть приобретение спасения, то в таком случае она вообще ничто; в таком случае извращается весь христианский порядок искупления, иссякает источник новой жизни, разрушаются самыя основы христианства.

Так оно и вышло. Практическая сторона веры на Западе мало-помалу упускалась из виду; в скором времени вера сделалась тем, чем она считается и по нынешний день многими: объектом знания, простым подчинением известному высшему авторитету.

Из этого первого заблуждения должно было непременно возникнуть и второе. Коль скоро вера лишилась своего практического значения, то не следовало уже утверждать, что спасение заключается только в ней одной. Так как добрые дела не считались уже продуктом веры, то ИХ следовало поставить рядом с верою. Таким образом, в церкви возникло учение об оправдании человека верою и добрыми делами. Вместо христианской истины, по которой оправдание и действия, благодать и закон, вера и доле образуют одно нераздельное целое, появилось печальное разъединение религии и нравственности; возникло то, сожаления достойное заблуждение, которое разрушило единство и, отделяя тело от души, довело до того, что последствием такого разъединения явилась смерть. Впродолжении целых столетий над нашими ушами звучит голос апостола: “начав духом, теперь оканчиваете плотию”².

Вторым великим заблуждением, оскорбляющим учение о Божией благодати, является заблуждение пелагианизма. Пелагий утверждал, что человеческая природа не извращена, что первородного греха не существует вовсе, что человек, сам по себе, способен к добру, должен только желать добра и совершить его. Если бы для совершения добра требовалось только этих нескольких наружных действий, то правда находилась бы несомненно на стороне Пелагия. Но, следя за внутренними побуждениями, от которых проистекают наружные действия, расследовав внутреннюю жизнь человека, как одно целое, кто не встретится в его недрах с себялюбием, забвением Бога, нечистотою и сокровенною слабостью? Учение Пелагия, тотчас же по своем обнаружении, было осуждено церковью благодаря стараниям Августина, но спустя некоторое время оно появилось опять под личиной формул, заимствованных из сочинений Августина, и заняло господствующее положение в церкви, под названием семипелагианизма. Заблуждение это распространялось среди христиан с быстротой молнии. Опасность состояла в том, что семипелагианизм усматривал природу добра исключительно только в наружных проявлениях и, таким образом, преувеличивал значение наружных действий, религиозных практик и дел покаяния. Чем усерднее человек предавался этим практикам, тем, по мнению семипелагианизма, благочестивее он делался, так как, с их помощью, можно было войти в царство небесное, и, что поразительнее всего. так это возникновение странного убеждения, будто есть люди, святость которых достигла большей степени, чем это нужно было для их собственного спасения.

Извращая прежнее учение, пелагианизм способствовал упрочению могущества иерархии; умаляя значение Божьей благодати, он одновременно возвышал церковь. А между тем Божья благодать имеет существенное значение; церковь же есть ничто иное, как человеческая форма.

Чем более мы убеждаемся в том, что не существует человека безгрешного, тем стремительнее прибегаем ко Христу, как к единственному источнику спасения. Следовательно, на каком основании мы можем ставить на одну степень с Ним церковь, которая есть ничто иное, как община, состоящая из членов, которые все одинаково близки к падению? — Но дело принимает совсем другой оборот, коль скоро мы станем превозносить прирожденную святость человека и его личные заслуги перед Божеством. В таком случае, священники и монахи уже в силу своего положения являются посредниками в ниспослании Божьей благодати. Вот каковы были последствия начал, проповедоваемых Пелагием.

Спасение перешло от Бога к духовенству, которое заняло престол Божий и с удобством поместилось на нем. Души, ищущие спасения, должны были обращать свои взоры уже не к небесам, но к церкви или, собственно говоря, не к церкви, а к ее мнимой видимой главе. Человек, ослепленный блеском, видел на месте Бога только одного папу. Этим и объясняются величие и авторитет римских пап, но также и целый ряд самых невероятных злоупотреблений. Зло распространялось еще дальше. Утверждая, что человек сам по себе в состоянии сделаться вполне святым, пелагианизм утверждал тем самым, что заслуги святых и мучеников являются сокровищем и собственностью церкви. В римскую церковь проникали разные языческие предания, мало-помалу заменявшие собою служение истинному живому Богу.

Но больше всего способствовали извращению христианской веры обряды покаяния, проистекающие от начал пелагианизма. Первоначально, под выражением “покаяние”, подразумевались известные внешние признаки сокрушенного сердца, которым, по настоянию церкви, подвергались люди, отлученные от церковного общения, вследствии совершенного ими соблазнительного поступка, и желавшие быть принятыми обратно в лоно церкви.

Но, мало-помалу, возникали всевозможные роды покаяния, установленные для разного рода грехов, даже самых сокровенных, и считавшиеся якобы наказанием, которому должен подвергаться человек, желающий удостоиться прощения путем разрешения, которое может дать только духовное лицо.

Таким образом, христианское покаяние, без которого не существует ни оправдания, ни жертвы, было заменено покаянием, налагаемым церковью. Вместо того, чтобы, с помощью живой веры, стремиться к Христу и у него просить прощения, люди думали. что таковое достигается ими лишь от церкви и приобретается с помощью актов покаяния.

Внешние признаки покаяния, сокрушение и слезы, проливаемые над грехами, посты и бичевание пользовались чрезмерным значением, причем, однако, упускалось из виду возрождение сердца, которое только и может одно обратить грешника на надлежащий путь.

Так как гораздо легче сознаться в грехе и совершить какой бы то ни были акт покаяния, чем побороть власть греха и отказаться от зла, то люди и не думали уже о борьбе с телесными похотями, а, напротив, смотрели на них сквозь пальцы, будучи вполне уверены, что последующее затем бичевание смоет все следы их проступков.

Акты покаяния, занявшие место прежнего спасения, ниспосланного Богом, распространялись в церкви с поразительною силою, начиная со времен Тертуллиана до тринадцатого столетия. Благочестивая жизнь состояла в том, чтобы поститься, ходить босиком, не одевать чистого белья или же, отказавшись от мира, поселиться в монастыре.

К этому присоединилось еще в одиннадцатом столетии бичевание, принявшее впоследствии размеры настоящего сумасшествия, особенно в Италии, этом крае беспрерывных смут. Дворяне и чернь, молодежь и старцы, даже пятилетние дети, все собирались группами человек по сто, по тысяче и даже по десяти тысяч, расхаживали по деревням, городам и местечкам, не имея на себе никакой одежды, кроме узкого фартука, и в трескучие морозы посещали храмы. Эти толпы народа предавались там немилосердному бичеванию, вопли и стоны раздавались по улицам до такой степени, что люди, слышавшие их, обливались слезами.

Но зло далеко еще не дошло до высших пределов, а народ, изнемогающий под гнетом духовенства, выжидал уже избавления. Духовенство же, видя, что власть его пропадет окончательно в случае, если зло не будет устранено заблаговременно, решило заменить телесное наказание денежными штрафами и изобрело новый способ индульгенцию. Священники говорили: “Вы, грешники, не в состоянии исполнить наложенную на вас эпитимию. Мы, духовные слуги Господа Бога и ваши пастыри, возьмем это тяжкое бремя на себя”. За семинедельный пост, — говорит Регино, аббат Примского монастыря, — заплатит зажиточный человек двадцать грошей, менее зажиточный-десять и совсем бедный-три гроша; точно также и за другое. Нашлись храбрые люди, восставшие против такого безобразия, но они не имели ни малейшего успеха.

В скором времени и папа сообразил, какая польза может быть от таких индульгенций. Александр Галезий, удостоившийся титула непреоборимаго магистра богословия: (doctor irrefragabilis), изобрел в XIII столетии учение, которым воспользовались папы с целью увеличения своих доходов. “Господь Христос”, — так гласит этот догмат — “сделал гораздо больше, чем требовалось для примирения людей с Богом. Для этого достаточно было одной капли Его бесценной крови, а между тем Он пролил их много, желая оставить церкви неиссякаемое сокровище. Это сокровище еще увеличивается, благодаря заслугам святых, которые опять-таки сделали больше добра, чем нужно было для их собственного спасения. Излишек их заслуг увеличивает сокровище добрых дел. Охрана и заведывание этим сокровищем препоручены папе, как наместнику Христа на земле. Он и никто иной-распределяет этот излишек добрых дел, совершенных Христом и Его святыми, по мере надобности и сообразуясь с теми грехами, которым подвергается человек, ищущий прощения, со дня своего крещения”. Кому же было не желательно воспользоваться столь драгоценным правом папы?

Этот крайне своеобразный метод наживы совершенствовался все более и более и принимал, по истине, грандиозные размеры.

Александрийские философы рассуждали об огне, который якобы очищает людей. Некоторые из древних учителей христианской церкви присвоили себе эти мысли философов; Рим уже провозгласил их, как учение церкви. Папа применил учение об огне чистилища к вероучению своей церкви и объявил, что человек должен страдать в чистилище за то, в чем он не раскаялся на земле, но что, с помощью индульгенций, душа может быть избавлена от пребывания в этом предварительном месте мучения, куда она, вероятно, попадет за грехи. Фома Аквинский определил несколько шире это учение, отведя для него место в своем сочинении “Summa theologiae”. Ни одно средство, могущее исполнить страха человеческие умы, не упускалось из виду; муки чистилища изображались самыми яркими красками. В католических странах, по костелам и при дорогах, встречаются и по нынешний день изображения несчастных душ, среди пламени чистилища вопиющих о спасении и прощении.

Впоследствии (кажется, при папе Иоанне XXII), эта торговля человеческими душами была приведена в порядок и установлена известная мерзкая такса индульгенций, сохранившаяся в 40 слишком изданиях. Даже самый равнодушнейший человек может возмутиться исчислением всевозможных преступлений, оценяемых по этой таксе. Напр., за изнасилование близкой родственницы, оставшееся, впрочем, в тайне, взималось 5 дукатов; за такое же, но только обнаруженное, — 6 дукатов… Убийство родителей, умерщвление ребенка, прелюбодеяние, ложная присяга, воровство и разные другие беззакония, о которых даже подумать страшно, — все это имело свою таксу, о чем скажем в свое время. “0, позор Рима!” —пишет знаменитый римский богослов Клавдий ЕсперсскиЙ.

Бонифаций VIII, самый честолюбивый и смелый после Григория VII, из римских пап, перещеголял своих предшественников даже и в этом отношении. В булле, изданной в 1300 г., он распорядился объявить повсеместно, что каждые 100 дет удостоятся в Риме полного прощения грехов все те, кто в этом году совершит паломничество в Рим. Толпы народа из Италии, Испании, Сицилии, Сардинии, Корсики, Франции, Германии, Угрии и Польши отправились в Рим. Старики 60 и 70 лет даже и те были увлечены общим потоком. Втечении одного месяца в Риме перебывало более 20 тысяч благочестивых паломников, и все они приносили с собою обильные жертвы. Кладовые папы и римлян наполнились сокровищами.

Но всего этого было слишком мало, чтобы утолить ненасытную жажду Рима, и тогда был объявлен сначала каждый 50-й год, затем 33-й и, наконец, 25-й год юбилейным годом. Впоследствии юбилеи и индульгенции распространились повсеместно, куда только проникло римское христианство, как для удобства покупателей, так и для увеличения доходов продающих. В паломничестве перестала ощущаться потребность; всякий имел на месте то, что приобреталось другими в Италия. Дальше не мог уже идти соблазн, который, как это увидим впоследствии, и подготовил реформацию Лютера.