6. Петровское разорение
Настоящим трудом не преследуя цели систематического анализа исторических событий, мы не намерены останавливаться на разборе петровских реформ в их целом. Как остроумно замечает И.Л.Солоневич, в оценке гения Петра неожиданно сошлись Екатерина II, Лев Тихомиров, Вольтер, Маркс, Энгельс и русские революционеры XIX в.! Эти последние приветствовали в нем разрушителя Московской империи.
Предоставленный с раннего детства самому себе, получивший воспитание и образование от думского дьяка Зотова, вынужденный с малых лет бороться с умной и властолюбивой сестрой, мог ли Петр правильно подготовиться к своему царскому служению? Учитывая его характер и живой ум, можно было предугадать многое из его последующих действий. Выросши, Петр столкнулся лицом к лицу с потомками тех бояр-олигархов, которые покушались на самодержавие Ивана Грозного, с теми именитыми царедворцами, которые чуть было не поделили Россию при брате его — Феодоре Алексеевиче. Олигархи эти мечтали и ему навязать свою власть, как навязывали они ее Алексею Михайловичу. С результатами их долголетнего правления, приказной волокитой и хищениями их ставленников-воевод Петр также не замедлил ознакомиться. Правильно учел он и военную опасность, грозившую России со стороны Швеции, что требовало скорейшего устранения внутренних недостатков.
Имей Петр надлежащую подготовку и знания, коими московские государи наделяли своих наследников, несомненно, ход его реформ был бы иным. Возврат к местному самоуправлению, благодаря которому Московская Русь, как мы видели, социально опередила Запад, мог бы при энергичном контроле царя быстро залечить следы бюрократического произвола. После Петра он еще разросся!
Индустрия и торговля требовали лишь умелого поощрения, как и развитие народного образования, военного искусства и т.д.
Церковь Русская в лице своих патриархов никогда не препятствовала государям в их стремлении учиться у других народов всему полезному для России. Единственным условием было всегда нерушимость церковных традиций, священных канонов и гармонии, веками признанной в сношениях Церкви и Престола.
Среди русского епископата петровских времен, среди высокообразованных монахов и священников, воспитанников Киевской академии, успевших в России наладить высшее духовное образование, находилось немало сторонников проектируемых реформ. Принимая во внимание громадное влияние духовенства на русское общество, можно смело утверждать, что Петр в лице клира имел бы, при желании, лучших поборников своих начинаний. Его союз с патриархом Всероссийским завершил и утвердил бы его дело. Вместо этого удары царя направились именно против Церкви, что пагубно отразилось на результатах всего его дела.
Почему и как это произошло?
Благодаря отсутствию всякого руководства и надлежащего воспитания юный царь оказался предоставленным сам себе. Его пытливый ум приковывался ко всему, замечаемому им в Немецкой Слободе. Его первые друзья — голландские и немецкие мастеровые, для которых Москва была выгоднейшим в то время заработком, оставили в его уме неизгладимый отпечаток. Поражаясь их технике в работе, Петр совершенно искренне уверовал в их превосходство над русскими и в иных областях. Как известно, в кальвинизме, как и в лютеранстве, обрядовая сторона религии почти отсутствует как реакция против романизма. Царь уже давно тяготился теми обрядами, которые он должен был выполнять, согласно положенному чину.
При жизни своей матери — царицы Наталии — он соблюдал некоторые обычаи. Например, участвовал в шествии в неделю Ваий, держа за повод осла, на котором сидел патриарх, символизирующий Спасителя. Однако он всячески избегал положенных церковных служб, постов, молебствий и прочих непременных для царя религиозных актов. На все это он стал смотреть глазами своих новых друзей-иностранцев, как на ненужную помеху, на потерю времени.
Сразу же после смерти царицы начались отмены обрядов. Одним из первых было уничтожено участие царя в шествии в Неделю Ваий как якобы унизительное для его достоинства!
Народ не отнесся безразлично к таким новшествам и в Москве начались волнения. Заметим, что мотивом стрелецкого мятежа 1698г. было прекращение крестных ходов на Богоявление и Цветную Неделю и вышеупомянутого обычая в Неделю Ваий. Народ грозился даже разнести Немецкую Слободу!
Желая уронить ненавистный ему авторитет патриарха в глазах населения, Петр решился на невиданные дотоле кощунства. Он учредил при себе конклав из 12 “кардиналов”, пьяниц и обжор, и штат “епископов и архимандритов”, носящих разные нецензурные прозвища, все вместе именуемое: “Всешутейшим, сумасброднейшим и всепьянейшим собором князя Иоанникиты, патриарха Пресбургского, Яузского и всего Кукуя”. Роль “патриарха” выполнял в этом сборище бывший его воспитатель, алкоголик дьяк Никита Зотов! С 1695 г. эта компания, в которой царь не стеснялся выполнять роль протодиакона, стала ездить “Христа славить” к боярам и должностным людям и выкидывать разные публичные штуки. Секретарь австрийского посла Корб описывал в 1699 г., как этот “синод”, в составе уже более 200 человек, через всю Москву ехал на 80 санях в Немецкую Слободу.
Эта пародия на патриарха еще глубже смутила и возмутила народ. Весной 1697 г. Петр отправился в свое первое заграничное путешествие. Заметим, что любящий Россию царь, восхищаясь лоском западной культуры, совершенно не отдавал себе отчета в том, насколько русский народ превосходил своих европейских собратьев в нравственном и духовном смысле.
Как подчеркивает И.Л.Солоневич в “Народной монархии”, вряд ли Москва когда-нибудь нуждалась в моральном примере “культурного” Запада. Если Грозного упрекают за жестокость, то что сказать о Елизавете Английской — его современнице, при которой казнено было до 90.000 человек! Как раз до Петра, в 1666 г., некий судья Карпцоф в одной лишь Саксонии казнил около 20.000. Мы не говорим уже о повсеместном терроре “Святой инквизиции”, вплоть до XIX в. жегшей еретиков и ведьм; последнее аутодафе (публичное сожжение еретика) относится к 1826 г. Современная Петру Франция в “золотой век” Людовика XIV, по свидетельству писателя Жан Клода, Эли Бенуа и других, не отличалась гуманностью. Поощряемые иезуитами жестокие преследования гугенотов королевскими войсками (“драгоннады”) в 1685 г. терроризировали целые провинции: еретиков рвали щипцами, сажали на пики, поджаривали, душили, обваривали, вешали за нос и т.д. Перед этим бледнеют всякие русские застенки и даже стрелецкие казни.
Мы уже не говорим о повальном пьянстве, никогда не виданном доселе на Руси, которому предавались в то время высшие круги Европы, начиная с королей и принцев. И это перенял Петр I. Очарованный Голландией, Петр, изучая кораблестроение и точные науки, одновременно советовался с Вильгельмом III Оранским, ставшим королем Англии, как ему поступать с патриархом. Разумеется, этот протестантский государь без труда доказал Петру, что если он желает быть полным хозяином в своей стране, то ему необходимо стать самому главой Церкви1.
Другим советником царя стал известный философ Лейбниц, теоретик всемогущества учреждений, для которого политический строй являлся своего рода механизмом. Когда Петр сообщил ему свое желание перестроить русское государство, Лейбниц сказал: “Такой план должен быть выполнен быстро и прямолинейно творческим умом одного человека. Точно так же город всегда бывает красивее, когда он возникает сразу, чем когда он возникает постепенно в несколько приемов”.
Вернувшись в Москву, царь был твердо намерен последовать этим советам, совершенно не считаясь с коренными традициями своего государства, столь отличными от западных.
В протестантских странах, жестоко боровшихся тогда против романизма с переменным успехом, Петр достаточно наслышался о вреде папизма. Папа для протестантов был не только предтеча Антихриста, но и могущественный противник их национальных интересов, всемерно стремившийся нивелировать всю Европу и весь мир под своим духовным и светским владычеством. Папа, кроме того, был в их глазах тираном, желающим все подчинить римскому обскурантизму, давящим всякое проявление человеческой мысли преследованием ученых под предлогом ереси, и т.д.
Избрав протестантское государство как модель для России, Петр, естественно, разделил ненависть реформаторов к Римской церкви как к организму, преграждающему путь мирового прогресса. Столкнувшись у себя на родине с церковной иерархией, требовавшей от царя достойного поведения, казавшейся ему защитницей косных и отсталых порядков, азиатщины и предрассудков, Петр решил ее сломить как преграду к преобразованию России в европейскую державу. Не задумываясь, он отождествил патриарха с папой и на этом основании предпринял с ним борьбу, не считаясь ни с многовековой гармонией властей, ни с канонами Вселенской Церкви, которые были ему безразличны.
Престарелый смиренный патриарх Адриан еще при жизни царицы пробовал вернуть Петра к исполнению своих обязательств, но всякий раз получал крайне грубые ответы. Петр отнял у него древнейшее право “печалования”. Произошло это в связи со стрелецким бунтом, вызвавшим поспешное возвращение Петра в Москву. При виде страшных приготовлений к казни патриарх, желая умилостивить Петра, взял икону Богородицы и приехал в село Преображенское. Завидев Адриана, Петр закричал ему: “К чему эта икона? Разве твое дело приходить сюда? Убирайся скорее и поставь икону на свое место. Быть может, я побольше тебя почитаю Бога и Пресвятую Его Матерь”. Когда же за стрельцов вступился его любимец Лефорт, Петр приказал остановить казнь.
Кроме того, за ненадобностью отменены были царские выходы, поучение патриарха царю перед коронованием и т.д.
Затем царь стал вмешиваться в чисто церковные дела. Первым делом он начал критиковать Адриана за его управление Церковью, хулить клир за необразованность, а с 1699 по 1700 гг. просто-напросто присвоил себе все назначения на церковные должности!
Желая популяризировать в России свои новые взгляды на Церковь и подготовить почву для своих церковных реформ, царь велел немедленно перевести и распространить привезенные с собой сочинения протестантского юриста Самуила Пуфендорфа. Книга “Введение в историю европейских государств” явилась длинным обвинительным актом романизма, с нападками и на некоторых Отцов Церкви. Приказ распространить эту книгу доказывает замысел Петра отождествить папство с патриаршеством. Более того, ненужное России сочинение Пуфендорфа предназначалось для руководства юного царевича Алексея Петровича!
Когда в октябре 1700 г. скончался кроткий и незлобивый патриарх Адриан, чьи последние годы были отравлены созерцанием постепенной церковной ломки, Петр не велел избирать ему преемника.
Этим актом “цезаропапизма” открылась эра последующих антиканонических мероприятий. Чересчур поглощенный другими вопросами, Петр удовольствовался сперва назначением патриаршего местоблюстителя с титулом “Экзарха святейшего патриаршего престола, блюстителя и администратора”, коим стал митрополит Рязанский Стефан Яворский (1700—1721).
Митрополит Стефан, воспитанник знаменитой Киевской академии, был из числа тех иерархов, которые, как мы сказали в начале, готовы были всемерно содействовать царю в его полезных начинаниях. За время его местоблюстительства следует отметить развитие в России духовного образования. В Ростове митрополит Димитрий на свои собственные средства основал в 1703 г. духовное училище для детей причта, причем сам занялся в нем преподаванием. Одновременно такое же училище открыл архиепископ Иоанн Черниговский. Эти две школы явились после Киевских и Московских старейшими русскими высшими церковными училищами; к ним в 1706 г. причислилась еще Новгородская школа, основанная митрополитом Иовом.
Миссионеры русские продолжали свою деятельность на Востоке. В 1714г. Сибирский митрополит Феодор отправился для проповеди в землю Вогульскую, к татарам, тунгусам и якутам, где скоро были основаны приходы и школы. В Казанской губернии следует особо отметить миссионерскую работу архиерейского казначея иеромонаха Алексия.
В 1715 г. неожиданно пришло прошение от китайского императора “прислать в Китай искусного учителя для наставления христиан”. Филофей, митрополит Тобольский, благословил якутского архимандрита Илариона отправиться с целым причтом в Пекин, где была основана православная миссия.
Русская Церковь, гонимая Петром, все же продолжала свою вековую миссию источника православной культуры.
Поняв к чему клонился Петр, Стефан сделал все, что мог, дабы предотвратить неизбежное разорение, словом и делом пытаясь вразумить царя и отдалить от него нечестивых советников, но в конце концов принужден был смириться.
Другим попутчиком Петра был великий святитель и чудотворец Митрофан, епископ Воронежский (t 1703 г.). Когда, по желанию царя, Воронеж превратился в главный центр кораблестроения, св. Митрофан принял в этом деле живейшее участие. Он поощрял лично “кумпанства” по постройке судов и даже непосредственно содействовал сооружению двух кораблей и трех галер. Однако, узнав, что дворец Петра в Воронеже украшен был по иностранному обычаю статуями языческих богов, епископ отказался в него войти, несмотря на угрозу смертной казни, брошенную ему царем. Петр, пораженный его стойкостью, велел, наконец, вынести статуи и еще больше проникся уважением к святителю. К сожалению, таких примеров в то время не хватало в окружении Петра.
Только что успели похоронить патриарха Адриана, как царским указом от января 1701 г. был восстановлен тот самый “Монастырский Приказ”, который учредил Алексей Михайлович и упразднил в 1675 г. Московский Собор. Соответственно, Петр приказал распустить “Патриарший Приказ” и местоблюстителю Стефану остались подведомственные лишь чисто духовные вопросы. Все назначения, которые еще при Адриане отобрал у него Петр, управление церковными людьми и землями, печатание духовных книг, даже руководство духовными школами — все это было передано Монастырскому Приказу. Мусин-Пушкин, назначенный Петром начальником этого государственного органа, стал объявлять Стефану распоряжения Петра касательно церковных дел!
Несмотря на смелый протест местоблюстителя, в духовный суд были введены правительственные “фискалы”, т.е. шпионы, обязанные доносить властям обо всем, что им казалось неправильным.
Указом 30 декабря 1701 г. царь отнял у монастырей право распоряжаться своими доходами, сбор коих был поручен тому же Монастырскому Приказу. Впервые в русской истории православный государь счел возможным наложить руку на церковное достояние, о чем и не помышляли государи династии Калиты, не говоря уже о киевских князьях. Светская власть получила право не только распоряжаться этим неприкосновенным имуществом по произволу своих чиновников, но и священные предметы обращать на военные нужды, например снимать колокола для литья пушек.
Монастырский Приказ, по воле Петра, вмешался и во внутренний уклад монастырской жизни. Велено было устроить перепись монашествующих, переходы из одной обители в другую запрещать, равно как и совершение новых пострижений без разрешения государя! Кроме того, приказано было на вакантные места посылать в монастыри больных, нищих, сумасшедших и даже каторжников, неспособных к работе! После 1715г. в монастыри стали отправляться военные инвалиды на содержание. Петр решил превратить монастыри в богадельни, ясли, приюты, больничные дома, одновременно упраздняя их историческую роль — центров просвещения; особым указом монахам было воспрещено держать бумагу, чернила и перья и что-либо писать в кельях вне присутствия настоятеля. Наконец, в том же 1701 г. Петр запретил строить новые монастыри без своего разрешения.
Стефан Яворский всячески пытался противодействовать этим нечестивым мерам. Так, в своей знаменитой проповеди в 1710 г. местоблюститель сказал следующее: “Сияла Россия — мати наша — прежними времени благочестием, светла и аки столб непоколебимый в вере православной утверждена. Ныне же что? Усумневаюсь о твердости твоей, столпе непреклонный, егда тя вижу, ветрами противными отовсюду обуреваема. Веет на тя ветер иконоборный, иконы святые презирающий; веет натя ветер чревоугодный, посты святые разоряющий”.
В 1713 г., в день ангела царевича Алексея, Стефан не только публично осудил введение фискалов в духовные суды — область чисто церковную, но также заклеймил насильственное заточение в монастырь матери царевича — Евдокии Лопухиной. Все это оказалось тщетным.
Учредив сенат, Петр в 1711 г. приказал в свое отсутствие “всем духовным и мирским, военного и земского управления вышним и нижним чинам быть послушным сенату, как нам самому”. Это сопровождалось предупреждением, что ослушники будут подвержены жестоким наказаниям, вплоть до смертной казни. Так еще до официальной церковной реформы Петр приравнял русских иерархов к прочим чиновникам.
Насколько протестантские идеи захватили царя, можно судить по отдельным мыслям, высказанным им своим близким. Так, во время своей поездки в 1712 г. Петр, будучи проездом в Вартбурге, остановился перед статуей Лютера и во всеуслышание стал хвалить его, говоря: “Он на папу и на все его воинство столь мужественно наступил для величайшей пользы своего государя и многих князей!” (см. Доброклонский, op. cit., с. 69).
Помимо Пуфердорфа и Лейбница, на Петра, сторонника абсолютизации царской власти для скорейшей перестройки страны, повлияли также и другие западные теоретики-протестанты, решавшие проблему взаимоотношений Церкви и государства в духе философии и естественного права.
Друг Лютера — Капито — учил, что Церковь должна подчиняться государям, одновременно светским и духовным властям. Томас Гоббс и Спиноза фактически сводят все религии к подчинению государству. Для Гоббса, например, монархия является неограниченной властью, абсолютизмом правителя. Он считает, что в совершенной форме монархии государь должен иметь право избирать своего преемника, а не следовать законам престолонаследия. Совершенно то же стал доказывать и Петр. Только с его царствования наблюдается в России совпадение понятий о самодержавии как о власти неограниченной, т.е. абсолютной. Проникшись подобными доктринами, естественно, Петр счел себя вправе переделывать и церковное устройство.
В протестантском понимании, государь располагает неограниченной властью в силу обладания территорией, и в принципе не обязан служением Церкви. Следовательно, он руководствуется идеей утилитаризма, т.е. преследованием государственной пользы (могущей исходить из любой философской системы), а вовсе не стремится согласовывать благо государства с развитием Церкви.
Как замечает проф. Зызыкин, такой взгляд на монаршую власть, по существу, совпадает с языческой, древнеримской концепцией власти императора как “Понтифекса Максимуса”. Это для Церкви хуже цезаропапизма, так как в системе цезаро- папизма, хотя государь и узурпирует церковную власть, но он все же признает себя обязанным служить Церкви. Здесь же ему дается право и вовсе не считаться с церковными законами.
Повторим, что неожиданный возврат протестантских учителей к языческой государственной теории вызван был (как и вся Реформа) крайней реакцией против романизма во всех областях. Поскольку папы веками стремились к абсолютизму, духовному и светскому, постольку протестанты противопоставляли им в своих странах до крайности раздутую власть монаршую. Разумеется, эти теории, объяснимые на Западе, вовсе не касались России, не соответствуя ни церковным, ни государственным коренным еетрадициям.
Основанная на апостольских правилах, Православная Церковь наша, чуждая римской теократии, никогда не стремилась подчинить себе государственную власть, а государи руководились принципом симфонии властей, не вмешиваясь в церковное управление. Как мы видели, для русских государей самодержавие являлось прежде всего служением Церкви и народу, за которое они должны были дать ответ перед Богом. Союз равноправных, самостоятельных властей, Церкви и государства, не исключал возможных призывов друг к другу о поддержке и помощи в духе согласной гармонии (см. проф. Зызыкин,ор. cit.,T. I,c. 316 и др.). Церковь была в Московской империи связующим началом престола с народом. Сверху патриарх или митрополит, стоящий в тесной близости с государем, а снизу — приход, главный очаг народного быта.
Отметая самодержавный принцип, Петр решительно стал на путь абсолютизма. Найдя теоретические предпосылки предпринятой им церковной ломки у вышеуказанных иностранных философов, он твердо верил, что его мероприятия спасительны для России.
Не удивительно, что ближайшим советником царя по церковным делам стал человек, наиболее проникнутый духом протестантизма. Феофан Прокопович (1681—1736) был сыном киевского торговца. Избрав духовную карьеру, он, как ни странно, подобно Лигариду и Крижаничу, окончил в Риме пресловутый иезуитский Колледж св. Афанасия. Однако романизм он возненавидел и рано пристал к лютеранствующей интеллигенции. Заметим, что Прокопович принял унию, чтобы поступить в польское училище, а затем в Римскую Коллегию св. Афанасия. В 1702г., вернувшись из Италии в Киев, он получил там разрешение от унии.
По своему складу ума, Феофан был “вольнодумцем в рясе”. Став в России епископом Псковским, затем архиепископом Новгородским и, наконец, митрополитом, он горячо содействовал предпринятой Петром ломке Церкви, проводя в Православие протестантский рационализм. Он отрицал авторитет духовенства, обвиняя его в саботаже царских реформ, богослужениям предпочитал проповеди, а в своих проповедях занимался политической пропагандой. Кроме того, писал на всевозможные темы: составил предисловие к морскому уставу, “эмблемы” для придворных фейерверков, сочинял солдатские песенки, стихи и т.д. Отличаясь циничным оппортунизмом, Феофан заискивал у цареких фаворитов, затем их поносил. При Анне Иоанновне он всячески подлизывался к временщику Бирону2.
Всемерно отталкивая от Петра местоблюстителя Стефана, Феофан еще более утрировал в своих сочинениях понятие о царской власти. В своей “Правде воли монаршей”, он пытался доказать, что не Церковь накладывает на царя обязательства, а он сам как высший архиерей определяет по своей собственной воле свое отношение к Церкви. Это было оправданием цезаропапистской теории, развитой Вальсамонам в Византии в угоду некоторым василевсам. Как мы писали (в гл. V), против этого лжетолкования монархии восставали тогда истинные учители Греческой Церкви, защищая принцип “симфонии”. Феофан же постоянно ссылался именно на Вальсамона.
В своей книге “Розыск” он пишет, что греческие императоры будто бы продолжали носить титул “понтифекса максимус”, дабы упрочить свою власть духовную и светскую, подобно языческим государям. Они были, по его толкованию, не только епископами, но и “епископами епископов”.
В “Слове о власти и чести царской” Феофан утверждает, что власть царя — это власть высочайшая, “имеющая силу и повеление и крайнего суда и наказаний над всеми подданными чинами и властями как мирскими, так и духовными”. Царь все может в Церкви, кроме совершения богослужения!
Умело смешивая папство с патриаршеством, Феофан желал как раз того, что нужно было Петру, то есть возбудить недоверие к патриаршеству как к власти, посягающей на царский абсолютизм.
Он внушил Петру, что патриаршество, зараженное папизмом, должно быть, кроме того, устранено как главная помеха к его великим преобразованиям.Замечательно, что в подкрепление этих нелепостей Прокопович не постеснялся указать царю на патриарха Никона, как на пример таковых, “бывших у нас замашек духовенства”! Разумеется, Петр и Феофан судили о патриархе-мученике лишь по составленной Лигаридом фальшивке и легенде о его “папоцезаризме”, созданной в угоду Алексею Михайловичу боярами-олигархами. Вот к чему приводили клеветнические вымыслы митрополита Газского и его недалеких приспешников.
Под эгидой столь своеобразного владыки Петр, убежденный в своей правоте, участил свои удары против Церкви.
Воссозданный им Монастырский Приказ3 с 1701 по 1720 гг. всемерно разрушал церковную жизнь. Без ведома местоблюстителя Стефана Петр назначил в 1712г. архимандрита Феодосия Яновского администратором церковных дел в Петербурге. Его же он взял с собой в заграничное путешествие. Объяснялось это тем, что Феодосии был тех же убеждений, что и Прокопович. Царевич Алексей называл его апостолом лютеранства в России, между прочим, за его непочитание икон.
Увлеченный прежде всего государственным утилитаризмом, царь не понимал великого значения русских обителей, как духовно-культурных центров, считая монашествующих тунеядцами. Он говорил про них: “А что говорят — молятся, то и все молятся. Какая прибыль отечеству от сего? Воистину, токмо старая пословица: ни Богу, ни людям. Понеже большая часть бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть”. Оттуда и стремление его превратить монастыри в богадельни и инвалидные дома, попутно урезывая через Монастырский Приказ монастырское достояние, веками неприкосновенное как дарованное верующими Богу.
Указом от 8 февраля 1716г. царь приказывал следующее: “Всякаго чина мужеска и женска полу людям объявить, чтоб они у отцов своих духовных исповедовались повсегодно. А ежели кто в год не исповедается и на таких людей отцам духовным и приходским священникам подавать в городах архиереям и духовных лиц судьям, а в уездах старостам поповским имянныя росписи, а им те росписи отсылать губернаторам, а в уездах — к лантратам, а им, губернаторам и лантратам, на тех людей класть штрафы”. Указ этот был повторен дважды: 17 февраля 1718 г. и 10 февраля 1721 г.
Штрафами также запрещено было разговаривать в церквах, что вечно нуждающемуся в деньгах, Петру представлялось интересным источником дохода!
В 1720 г. Феофан по поручению царя написал дидактический труд для русских детей, озаглавленный “Первое учение отрокам”. В нем подвергается критике воспитание детей в духе старинного благочестия, обрядов, преданий, якобы лишающих их подобающих взглядов на жизнь. Насмехаясь над древнерусской верой, он настаивает на необходимости усвоения детьми “новых идей”, открывающих путь к прогрессу. Его “Катехизис” предназначался заменить псалмы и молитвы, разучиваемые детьми. В нем Феофан глумится над почитанием икон, мощей, святых мест и т.д., приравнивая это к идолослужению! По заказу Петра в том же духе была им написана еще книга “О блаженствах”, направленная против “ханжества”.
Наконец, Прокоповичу царь поручил составить “Духовный Регламент” для новой “духовной коллегии”, предназначенной на смену патриаршества. Этот “регламент” явился достойным венцом всей предшествовавшей антицерковной деятельности.
Манифестом 26 января 1721 г. Петр возвещал своему народу, что “многие нестроения и великая скудость” в делах духовных заставили его, “да не явимся неблагодарным Всевышнему” (!), учредить “Духовную Коллегию”, т.е. духовное соборное правительство. Кроме этих “нестроений”, указывалось на то, что в “единой персоне не без страсти бывает”, то есть, что глава Церкви — патриарх — скорее может быть причиной нестроений, чем коллегиальное управление.
Это новое учреждение получило название “Святейшего Синода” и составлявшие его духовные лица не отличались чинами от чиновников прочих петровских коллегий. Стефан Яворский получил звание президента, Феофан Прокопович стал одним из двух вице-президентов, остальные члены назывались советниками, асессорами и секретарями. При них состоял штатский оберпрокурор. Синод как и прочие коллегии, подчинен был контролю генерал-прокурора и сената.
Так под влиянием Прокоповича и ему подобных рационалистов возникло в России учреждение, основанное идейно не на Православии, а на древнеримском языческом принципе, усугубленном протестантским взглядом на власть государя в делах Церкви.
Петр поспешил узаконить свое детище, прося Восточных патриархов признать постоянный Собор пастырей равный патриаршеству. В своем письме он так же, как и в Манифесте, настаивал на необходимости этим путем наладить “нестроение в Церкви”. Заметим, что сочиненный Прокоповичем “Духовный Регламент”, данный Петром Св. Синоду в качестве руководства, был принят совершенно неканонично, не говоря уже о его антиканоничном содержании. Действительно, Русская Церковь была признана поместной и возглавленной патриархом в силу грамоты Вселенских патриархов и Собора Константинопольского, специально на этот предмет созванного в 1593 г. Отмена же патриаршества, замененного царской волей Синодом, произошла без созыва Собора русских архиереев! К каждому из них был просто отправлен царский посланец с требованием подписать “Регламент” под угрозой наказаний.
Как отмечает Л.Тихомиров, реакция русского епископата и народа, пораженного учреждением Синода и последующими его действиями, вызвала крутые усмирительные меры. Он пишет: “За первое десятилетие после учреждения Синода большая часть русских епископов побывала в тюрьмах, была расстригаема, бита кнутом и пр. В истории Константинопольской Церкви после турецкого завоевания мы не находили ни одного периода такого разгрома епископов и такого бесцеремонного отношения к церковному имуществу” (“Монархическая государственность”, т. II, гл. XXV).
Проф. Павлов — известный канонист — писал, что для Петра Церковь была ни чем иным, как “служебной силой государства”, под влиянием протестантской канонической системы по принципу “куюс регио, иллиус религио” (“кто управляет областью, тот выбирает ее религию”). Предлог же, избранный Феофаном — “церковных нестроении , — являлся совершенным лицемерием, так как именно петровские мероприятия и вызвали расслабление Церкви, впервые пораженной, как мы видели, цезаро- папизмом “Уложения” и несправедливостью, содеянной в отношении патриарха Никона при Алексее Михайловиче.
Историки, пытающиеся оправдать Петра и объясняющие его церковную реформу необходимостью устранить оппозицию духовенства к его преобразованиям, в корне ошибаются. Мы видели, что последний патриарх ни в чем не мог мешать Петру, а в начале царствования многие иерархи сами шли ему навстречу4.
Создание же Св. Синода относится к концу царствования, когда уже не существовало никакой внутренней угрозы делу Петра и когда завершена была “европеизация” государства. Принимая временные меры, чтобы сдерживать сопротивление своим реформам, Петр не имел право превращать их в учреждения постоянного характера, перестраивая Церковь и подчиняя ее светской власти.
Точно так же получилось и в области социальной. В § 1 мы видели, что крестьяне в Московской империи были свободными людьми, вольными хлебопашцами, вполне равноправными со своими хозяевами.
“Уложение” 1649 г. прикрепило крестьян к земле, но во всем остальном оставило им полную свободу, как и прежде. Законом были гарантированы им права на частную собственность, на торговлю, на заключение договоров, на распоряжение своим имуществом по завещанию и т.д.
Петр же, для скорейшего проведения в жизнь своих реформ, мобилизовал на разные труды все население страны.
Эта временная мера, которую он считал необходимой, спасительной для России, получила, однако, постоянный характер. Его указы создали новое сословие — “шляхту”, издавна существовавшее на Западе и в Польше; позже оно получило у нас старинное название “дворянства”, но вместе с правами совершенно отличными от дворян или “служилых людей” прежних времен. Согласно указу 16 января 1721 г., потомки русских и иностранцев первых восьми рангов петровской “табели”, т.е. до майора и коллежского асессора включительно, причислялись “к лучшему, старшему дворянству во всяких достоинствах и авантажах, хотя б они и низкой породы были”.
Основной привилегией нового дворянства стало право владеть крепостными, или “крепостное право”. Им жаловались уже не земли по заслугам, как в Московской Руси, а “души” и “дворы” крестьянские. Этим Петр превратил государственно-обязанных крестьян в частную собственность. Так, в XVIII в. крестьяне стали особым крепостным сословием, всецело зависящим от “помещиков”, которыми, по законам Елизаветы, могли быть только дворяне. Временная система эта продлилась почти полтора века!
Ключевский и Тихомиров правильно расценивают эту петровскую меру как несомненный регресс идейно и по ее последствиям, в отношении порядков, существовавших в Московской империи. Идея же, еще раз, исходила от “культурного” Запада.
Что касается дворянства, то об его развитии можно судить, сравнивая официальный перечень дворянских фамилий при царе Феодоре Алексеевиче, приводящий 2.985 родов, и ревизию 1737 г. при Анне Иоанновне, показавшую наличие в России 100.000 дворянских семей!
Петр нарушил “симфонию властей”, дав монарху роль верховного судьи над Синодом. С другой стороны, унижая Церковь в глазах русского народа, Петр, по выражению Тихомирова, “рубил один из самых глубоких и питательных корней, на которых стояло, росло и развивалось дерево самодержавия”.
Тихомиров пишет: “”Правда воли монаршей”, составленная по поручению Петра Феофаном Прокоповичем, содержите основе идеи Гуго, Греция и Гоббса о монаршей власти и утверждается на договорном происхождении государства. Будто бы “народ воли своей отрекся и отдал ее монарху”, и абсолютистский принцип, чуждый Руси: якобы государь может законом повелеть народу все, что ему нравится.
Так и в “Духовном Регламенте” абсолютистский принцип искажает церковное управление, объявив, что “правление соборное совершеннейшее есть и лучшее, нежели единоличное правительство”. Общий принцип свидетельствует о церковной бессознательности Петра и неверно приводится как мотивировка упразднения патриаршества.
Народ, поверив этим заявлениям, мог бы спросить: зачем ему “отрекаться своей воли”, если соборное правительство лучше единоличного и “соборный приговор” лучше единоличного указа? Это могло бы дать повод к республиканским течениям.
Время Петра, в этом отношении, составляет огромный регресс, сравнительно с Московской монархией” (“Монархическая государственность”, т. II, с. 115).
С учреждением Синода посыпались самые неожиданные и оскорбительные для верующих царские указы, которые были отменены только Елизаветой Петровной.
Так, запрещено было “подымать иконы на дом”, вопреки древнему обычаю, и прекращены сборы на сооружение церквей (“смотреть, чтобы с образами по Москве, по городам и уездам для собирания на Церковь или на церковное строение отнюдь не ходить, и кто будет ходить — тех брать”. Указ 22 фев. 1722 г.).
Запрещено было по всей России не только отливать новые колокола для обителей, но и переделывать разбитые без повелительного указа от Синода (Указ 23 фев. 1722 г.).
Испытывая ложный стыд перед иностранцами за горячую веру своих подданных, Петр особым указом (28 марта 1722 г.) осуждает сооружение часовен как невежественный обычай, могущий заслужить укор от инославных!!
В 1723 г. Синод приказал сочинить “увещание”, в котором говорилось, что для подлинного благочестия не нужно ни годового Артоса, ни хранения Богоявленской воды. Осуждалось также сооружение золотых и серебряных окладов для икон, подсвечников и лампад, от которых “особенного славе Божией и благочестию приплода никакого нет”. Тут явно выражен вышеупомянутый протестантский взгляд Феофана Прокоповича на Православие.
Под угрозой штрафа верующим запрещалось приглашать священнослужителей на дом для служения вечерни или заутрени, а также, кроме Рождества, ходить по домам со святой водой (Указ 1725 г.) Указ 31 янв. 1724 г. предписывал перестройку монастырской жизни в соответствии с уже упомянутыми нами мерами, превращающими обители в полезные государству заведения. Кроме запрета совершать новые постриги без разрешения Синода, у архимандритов отнималось право держать в монастырях затворников! Наконец, в духовных училищах, вместо греческого, введена была латынь.
Проф. Ключевский писал: “Учреждения Петра, хотя снаружи и имели стройность, столь не соответствовали с живым человеческим материалом государства, что сам Петр принужден был все время переправлять свое строение”.
Реформы его вызвали недовольство в массах, главным образом потому, что:
1. Они довели принудительный труд народа на государство до крайней степени напряжения;
2. Они представлялись народу непонятной ломкой вековых обычаев, старинного уклада русской жизни, освященных временем народных привычек и верований.
… Народ мог вынести из событий XVII века:
1. Ряд самозванцев, незаконных правительств, действовавших по-старому;
2. Ряд законных правителей, действовавших не по-старому, разрушавших гражданские и царские порядки, колебля родную старину и вводя в государство немца, а в Церковь—Антихриста.
Поэтому в народе сложились две легенды о Петре: как о Самозванце и об Антихристе.
Его же последователи произвели ломку его порядков и, когда при Екатерине II в 1770 г. митрополит Платон по случаю Чесменской победы, произнося проповедь в Петропавловском соборе, ударил посохом о гробницу Петра, призывая его полюбоваться на его детище-флот, гр. Кирилл Разумовский шепнул окружающим: “Чего он его кличет? Если он встанет, нам всем достанется” (Ключевский. “Курс Русской Истории”, лекция LXXIII, с. 449).