2. Царь Алексей и патриарх Никон
Основная цель этого труда — указать путем исторического обзора на влияние православной веры на развитие Российской империи, а также на препятствия, с которыми Русской Поместной Церкви приходилось попутно встречаться. Нам думается, что исторические факты, приведенные нами в предыдущих главах, в достаточной мере свидетельствуют о значении этого фактора в развитии нашей государственности и культуры.
Русь, свободная от иноземного владычества, могла служить наглядным примером государства, сложившегося и развившегося гармонически в обширную империю благодаря вере, добровольно избранной в X в. св. равноапостольным Вел. князем Владимиром. История полностью опровергает голословные утверждения латинян об отсутствии в Православной Церкви творческого духа с момента ее разрыва с Римом.
Однако в каждом человеческом обществе, как бы совершенны не были его основы, наблюдаются, как и в природе, периодические подъемы и спуски. Неизменна и свята лишь Церковь Христова, имеющая обетование Спасителя.
Поэтому нечего удивляться тому, что после восьмивекового прогрессивного подъема Российской империи Провидению угодно было ниспослать тяжкое испытание, которое, впрочем, она переборола благодаря духовным силам, накопленным ею в прошлом.
В настоящий момент Россия переживает гораздо худшее испытание— иго богоборческой сатанинской власти коммунизма, но мы имеем все данные утверждать, что когда-то и это бремя с нее спадет, так как, несмотря на потоки крови и ужасы пыток, русская православная культура живет, как и скрытая в катакомбах гонимая вера.
Наша задача не угадывать исторические процессы и не назначать их сроки, а стараться исследовать причины, вызвавшие те или иные события для грядущих поколений. Признав основой государственного развития Руси ее Православие, мы видели, что Русская Церковь помогла государству избавиться от всех угрожавших ее существованию врагов, стать империей, т.е. центром притяжения и приютом многочисленных иноплеменников, а кроме того, отделенных от родины русских Западного Края укрепить на вековую борьбу с коварным латинством.
Следовательно, мы утверждаем, что непременным условием жизненности русского самодержавия была и будет его гармоническая связь с Церковью. Нарушать “симфонию властей” значит лишать равновесия само здание русской государственности, ставить ее под удары вражеских сил, ослаблять организм русской нации.
Удар, нарушивший в XVII в. эту вековую гармонию, был нанесен царем незлобивым, мягким по природе, “тишайшим” Алексеем Михайловичем. Первой жертвой его оказался оклеветанный историками патриарх Никон, а последствия сказались очень скоро в виде разрухи социальной системы, с таким старанием налаженной московскими государями. В свою очередь, именно эта разруха и привела к мысли Петра I целиком перестроить все здание империи на чужой лад, ломая самые основы прежней Московской Руси1. Такова последовательность событий, развернувшихся вследствие нечестивого дела, затеянного против Никона.
Патриарх Никон (1642-1667), из нижегородских крестьян по происхождению, был замечен царем Алексеем в бытность его архимандритом Новоспасского монастыря в Москве, принадлежавшего роду Романовых. Красивой внешности, прекрасно образованный монах, выдающийся оратор и аскет, Никон так понравился благочестивому молодому Алексею Михайловичу, что царь с ним тесно сблизился, и Никон стал еженедельно бывать во дворце, ведя с царем душеспасительные беседы. В 1649 г. Никон стал митрополитом Новгородским. Там ему пришлось проявить исключительное мужество, когда вспыхнул мятеж, вызванный хищениями бояр и воевод, пользовавшихся юностью царя для продолжения вышеописанных нами злоупотреблений своей властью. Никон своим авторитетом воздействовал на народ и бунт утих, тогда как в соседнем Пскове беспорядки продолжались несколько месяцев.
Новгородский митрополит на этой кафедре проявлял ту же мудрость и способность к управлению делами, что и в своем московском монастыре, продолжая жить строгой иноческой жизнью. В 1652 г. он был призван на Всероссийский патриарший престол.
Заметим, что, как бы предугадывая все горести от своего возвышения, Никон всячески упрашивал духовенство и царя не ставить его патриархом. Долго и униженно все добивались его согласия и уступил он, наконец, лишь послетого, как от духовного Собора и от царя получил торжественную клятву в Успенском соборе.
Почему столь упорно отказывался Никон и что побудило его требовать от всех полного повиновения ему в делах церковных?
Дело в том, что юного царя сумели окружить и подчинить своему влиянию родственники царя — бояре Морозовы, Мстиславские и пр., оттесняя от него мудрых советников, в том числе и Никона, как только царь его полюбил. Эта группа стала в своих корыстолюбивых целях злоупотреблять властью. Еще увеличилось число воевод в ущерб местному самоуправлению; Мстиславские обложили народ тяжкими налогами (напр., на соль), а их ставленники и приказные своим лихоимством вызвали ряд мятежей. Все царствование “Тишайшего” ознаменовалось войнами и мятежами2, эти последние исключительно происходили вследствие хищений негодных правителей.
Дабы восстановить порядок, Земский Собор 1649 г. решил составить новый свод законов, “Уложение”. К сожалению, главными авторами “Уложения” явились некоторые бояре во главе с князем Одоевским, противники мирского начала и тайные сторонники обузданной Грозным ретроградной олигархии.
“Уложение” отметало вовсе местное самоуправление, а суд передавало полностью в руки боярских ставленников — воевод. Кроме того, во избежание того, как бы царь не воспротивился незаконным действиям этих правителей, был отменен древний порядок подачи государю “челобитных”, т.е. частных прошений и жалоб, коим пользовались все подданные. Отныне челобитные стали подаваться в особый приказ, где чиновники произвольно поступали с просителями, а обиженных просто выдавали воеводам. Понятно, что таковые новшества укрепляли в населении ненависть к бюрократии, боярству и воеводам, справедливо обвиняемых простым людом в том, что они отделяли царя от народа. Олигархическая верхушка, кроме того, всемерно оттирала от правления среднее дворянство, служилых людей, из которых вышла сама династия Романовых. Отметим, что монархический принцип был столь укоренен в народной душе, что такие вожди бунтарей, как Болотников, Разин, Пугачев в XVII и XVIII вв., объявили, что они идут за царя.
Кроме того, “Уложение”, вопреки уставам св. Владимира и Ярослава, впервые в русской истории накладывало руку светской влас ги на Церковь! Вопреки церковным Соборам и в нарушении канонов, в гл. XVII, статье 42 “Уложения” перечислялись все духовные власти и учреждения от патриарха до монастырей, которым впредь запрещалось принимать имения по духовным завещаниям на поминки усопших, как водилось в старину, под страхом конфискации в пользу государя. Судебная же власть Церкви переходила в особое бюрократическое учреждение — Монастырский Приказ, созданный в 1649 г. Новые порядки, как замечает проф. Зызыкин в своем капитальном труде о патриархе Никоне (“Патриарх Никон”. Варшава, 1934-1938), еще не посягали на отобрание церковного имущества, но произвольно ограничивали расширение церковных земель (хотя в Московском государстве не было недостатка в землях!), а Монастырский Приказ являлся зародышем Петровского Синода, забравшего в свое ведение все церковные дела.
Таков был удар, нанесенный Русской Поместной Церкви, удар никем в то время не ощущенный: столь велико было еще для Руси ее “Святая Святых”. Понял по существу и правильно охарактеризовал совершенное мудрый Никон. Знал он, какую ответственность принимал на себя, соглашаясь на патриаршество; поэтому он столько времени и отказывался от этого сана.
Как мы приводили в V главе, его понятие о патриаршестве точно соответствовало святоотеческой вселенской традиции, как о духовной части священной двоицы, неразрывно связанной гармоническим союзом, “симфонией”: власти царя и патриарха.
Принять патриаршество он мог, только заручившись гарантией, что светская власть никогда не посягнет на права Церкви, которые защищать придется ему как ее поместному главе и первоиерарху. Он совершенно ясно видел, что нарушение этих прав ему следовало ожидать не от Алексея Михайловича — государя доброго, которого он любил, как сына и друга, но от группы бояр, ослепленных своими олигархическими интересами. Уже в Новгороде Никон на местах убедился во вреде их действий, вызвавших бунты и беспорядки. Об этом можно судить по сохранившемуся суждению патриарха об авторах “Уложения”: “А указал государь царь то все Уложение собрать и в доклад написать боярам, кн. Никите Ивановичу Одоевскому с товарищами, а он — князь Никита — человек прегордый, страха Божия в сердце не имеет и Божественнаго Писания и правил свв. Апостолов и свв. Отцов не чтит и не разумеет и жить в них не хочет, и живущих в них ненавидит, как врагов сущих, сам будучи врагом всякой правды, а товарищи его люди простые и Божественных Писаний не ведущие. А дьяки (т.е. чиновники) — ведомые враги Божий и дневные разбойники, без всякой боязни людей Божьих губят”.
Став патриархом, Никон приложил все старания к тому, чтобы оградить Церковь от проведения в жизнь вышеуказанных антиканонических мер. Этим он, естественно, навлек на себя злобу авторов “Уложения”, рассчитывавших увеличить свои поместья за счет церковных земель и ставших заклятыми врагами патриарха, не упуская случая чернить его перед царем. Олигархам нужен был слабый царь, послушный их коварным замыслам, и немой патриарх. Никон же, оставшийся в душе смиренным иноком, был преисполнен сознания величия своего сана, к которому ото всех требовал подобающего почтения. Благодаря этому патриаршество приобрело в Москве тот же престиж и мощь, что при Филарете. Строгий постник и аскет, Никон поражал всех своим видом и богатством своих облачений при разных церемониях и выходах.
Величие патриаршего двора напоминало изумленным грекам и иностранцам, приезжавшим в столицу, лучшие времена Византийской империи.
Алексей Михайлович высоко ценил и почитал патриарха, прислушивался к его советам, видя в этом необычайно одаренном святителе верного помощника и отца духовного, каковым издревле являлись митрополиты всея Руси, а затем патриархи, для Московских государей, по традиции “симфонии властей”.
Как и Петр Могила в Киеве, Никон все старания приложил для усовершенствования церковной жизни, добиваясь повиновения и прилежания от пастырей, соблюдения уставов от монашествующих, сам всегда давая пример справедливости и милосердия к бедным и обиженным. К неудовольствию царедворцев, Никон широко пользовался дружбой царя, “печалуясь” за жертв воеводских лихоимств.
Ему Русская Церковь обязана укреплением того богослужебного чина, который употребляется до наших дней. Удалось Никону этого достичь не без труда, как и реформатору книг и обрядов в Западной Руси — великому Петру Могиле. Книжное исправление, начатое еще Максимом Греком3 в XVI в., шло неудовлетворительно вследствие недостаточного надзора над писцами. Незамеченные ошибки и пропуски со временем укоренялись в обиходе, что вызвало требование отцов Стоглавого Собора при Грозном, чтобы духовенство сличало переписываемые книги срукописями. Книгопечатание, начатое в Москве в 1563 г. диаконом Иваном Федоровым, способствовало пущему распространению ошибок.
В 1649 г. был проездом в Москве Иерусалимский патриарх Паисий I (1645-1661), заметивший некоторые неточности в обрядах и книгах, о чем сделал царю соответствующие замечания. Став патриархом, Никон немедленно отправил на Восток Троицко-Сергиевского келаря Арсения Суханова4 для сличения книг с греческими подлинниками и покупки рукописей. Вскоре из разных греческих и восточных монастырей им было собрано 498 рукописей и сличением их занялся сам патриарх при помощи знатоков греческого языка — ученых монахов, вызванных из Киева: Арсения Сатановского, Епифания Славеницкого и Дамаскина Птицкого. Епифаний, кроме того, возглавил учрежденное патриархом Филаретом Чудовское училище в Москве.
Библиотека, составленная Никоном, поражала своим богатством. В ней находились греческие и латинские издания святых Дионисия Ареопагита, Иустина Философа, Григория Чудотворца, Климента Александрийского, Кирилла Иерусалимского, Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, Кирилла Александрийского и многих других Отцов. Там же имелись и научные труды по физике, географии, грамматике, логике, космографии, всевозможные лексиконы и карты. Царь Алексей, со своей стороны, всячески покровительствовал распространению технических и научных европейских трудов, искусства, театра, музыки, следуя примеру своего отца. Напрасно недобросовестные писатели изображают допетровскую Русь как азиатскую страну: наша своеобразная культура ничуть не теряла от сравнения с западной, а о столице еще географ Ботер (XVI в.) оставил восторженные отзывы, считая Москву четвертой по величине европейской столицей (после Константинополя, Парижа и Лиссабона), насчитывая в ней 600.000 жителей!
Итак, убедившись в чистоте Православия, сохраненного греками, вопреки обратному мнению, укоренившемуся у многих москвичей после Флорентийской унии, патриарх стал энергично устранять все чины и обряды, не соответствовавшие греческим и восточным. Одновременно его помощники без устали исправляли старые книги и печатали ими просмотренные, согласно источникам. За их трудами следили, с большим неудовольствием, многие, подозревавшие в Киевских ученых тайных врагов Православия, за свое вековое общение с латинянами заразившихся всякими ересями и желавшими привить оные в Москве — крепости православной веры!
Заметим, что коварные враги Никона, хотя и понимали важность затеянной им реформы, но вторили недовольным и разжигали страсти против патриарха, желая погубить своего противника в глазах царя и народа.
Дабы узаконить свою реформу, патриархом было созвано несколько Соборов в Москве. Первый был посвящен делу исправления книг и открылся в 1654 г. в присутствии Алексея Михайловича и в составе пяти митрополитов, четырех архиепископов, одного епископа и многочисленных архимандритов, игуменов и протоиереев.
Открывая Собор, Никон обратил внимание на необходимость сохранять святоотеческое наследие в абсолютной чистоте и целости. Затем было оглашено деяние Собора, состоявшегося в Константинополе по поводу утверждения патриаршества на Руси, согласно которому под угрозой анафемы Русская поместная Церковь обязывалась быть во всем согласной с Церковью Византийской. Патриарх привел примеры некоторых новшеств, вкравшихся из-за недосмотра в московские служебники и доказал, что ни в древнеславянских, ни в греческих рукописях таковых не имелось. После этого он запросил Собор: каким же служебникам следовать? Тогда последовал единогласный ответ: “Достойно и праведно исправити противо старых — хартейных и греческих”. То же было постановлено касательно обрядовых различий. Определения этого Собора были утверждены в том же году Константинопольским Собором, созванным патриархом Паисием.
Собор 1655 г. явился продолжением первого. На нем присутствовали патриархи: Макарий Антиохийский (1648—1672) и Гавриил Сербский. Собор занялся сличением книг и рукописей, привезенных в Москву Арсением Сухановым, со славянскими. В заключение Собор заявил, что “древние греческие с ветхими славянскими книгами во всем согласуются. В новых же московских печатных книгах с греческими и древнеславянскими многие несогласия и погрешения”. И подтвердили постановления Собора 1654 г. Московского и Константинопольского. Желая положить начало этому важному делу, сами отцы Собора занялись исправлением служебника, который постановили напечатать в том же году, “во всем справя и согласно сотворя древним греческим и славянским”.
Несмотря на совершенно ясные решения этих Соборов, враги патриарха стали повсеместно возбуждать против его реформы простой народ, играя на врожденной в русских любви и привязанности к старине.
Главнейшие причины, вызвавшие раскол “старообрядцев”, поражают своей мелочностью, если сравнить их с мероприятиями доктринального и обрядового характера, проведенными латинской церковью и закрепленными ею. Во-первых, исправление Соборами ошибки вовсе не затрагивали догматов, в чем можно убедиться из перечня инкриминированных новшеств, отвергнутых Русской Церковью: служение по старым книгам, а не по новым; креститься двумя перстами, а не тремя; употреблять двойную (сугубую), а не тройную (трегубую) аллилуйю; осмиконечный крест, вместо четвероконечного; совершение литургии на семи просфорах, вместо пяти; хождение “по солнцу” (посолон), а не против солнца; произношение и писание имени Спасителя “Исус”, а не “Иисус” и т.д. Сами старообрядцы в мелочах делились на разные толки того же свойства. За такие, в сущности, пустяки фанатики “старой веры” пошли в дебри, скиты, дабы не соприкасаться с “Никоновской Церковью”, казавшейся им приспешницей сатаны!
Будь на Западе хоть тысячная доля консервативности наших старообрядцев, Европа со времени Гильдебранда превратилась бы в сплошную бойню. Следует подчеркнуть, что для осуждения “двуперстия” потребовался созыв Собора 1656 г., на котором, кроме того, была одобрена переведенная с греческого и изданная Никоном книга “Скрижаль”5.
Так как противники реформы стали в самой резкой форме поносить патриарха и возбуждать народ, пришлось сослать бывших приятелей Никона по “Вонифатьевскому кружку” — протопопов Ивана Неронова и Аввакума Петрова. Второй в 1664 г. вернулся из ссылки и усилил кампанию, ведомую против Никона, приобретая себе сторонников среди бояр и кругов, близких царю.
В том же 1656 г. на Соборе, состоявшемся в крестовой палате патриарха, Антиохийский патриарх Макарий вступил в оживленные прения с русскими епископами по вопросу о перекрещивании принимавших Православие латинян, как было определено Собором 1620 г., созванном патр. Филаретом. Макарий, в конце концов, сумел убедить русских в действительности латинского таинства крещения и Собор принял соответствующее решение: впредь латинян не принуждать ко второму крещению. Об этом же был издан особый указ.
Волнения, вызываемые “старообрядцами”, наконец вынудили наложение на них церковной кары. Так как патриарх в то время уже удалился в Воскресенский монастырь (о чем речь позже), Собор 1666 г. был созван в Москве по инициативе самого царя. Отцы приглашались высказать решение “на новоявльшияся раскольники и мятежники святыя православно-кафолическия Церкве”.
Начатый в феврале Собор имел 11 заседаний. На первом — в крестовой патриаршей палате — присутствовали исключительно только архиереи. На тройной вопрос: как думать о греческих патриархах, о греческих книгах и о Московском Соборе 1654 г., они ответили, что следует признавать чистоту их Православия, что и засвидетельствовал каждый своей подписью.
На втором заседании, происходившем 19 апреля в царской палате, в присутствии царя и его приближенных, Алексей Михайлович сказал речь о распространении раскола и попросил Собор обратить на него особое внимание. Кроме того, царь сообщил о ценной находке в царской сокровищнице—книги “Хрисовул”, присланной царю Феодору Иоанновичу Восточными патриархами в честь утверждения патриаршества на Руси. Он пожелал прочесть книгу на Соборе и, дойдя до находившегося в ней “Символа Веры”, встал и, прочтя “Символ”, спросил Собор и бояр: так ли они веруют? Последовал ото всех утвердительный ответ6.
Следующие заседания были посвящены расколу. Раскаявшиеся “старообрядцы” — еп. Александр Вятский, Ефрем Потемкин, иеромонах Сергий, старец Серапион и другие были Собором прощены; другие же, как протопоп Аввакум, священник Никита и диакон Феодор, были преданы анафеме, лишены сана и сосланы. На последнем заседании Собор выработал и издал “Наставление благочестия церковного”, заповедуя и повелевая пастве держаться во всем Св. Восточной Апостольской Церкви. Кроме того, предписывалось пользоваться исключительно лишь новоисправленными книгами, напечатанными при Никоне, и перечислялись все вышеуказанные раскольничьи заблуждения, представленные как противные православной практике. Против раскола была издана Собором, кроме того, книга “Жезл правления”, поясняющая смысл Никоновской реформы. Заметим, что вследствие соборного осуждения, старообрядцы остались без иерархии и без священников, и вскоре потеряли свое единство, разделившись на разные секты, вплоть до изуверов-“хлыстов”.
Вернемся к патриарху Никону. Проводя с успехом сложную церковную реформу, он не забывал об оторванной от Москвы западнорусской православной пастве и внимательно следил за событиями в Польше, вызванными казачеством.
В главе IV мы не раз касались роли этих своеобразных рыцарей XVI в., наводивших страх на польских ксендзов и панов. То нападая на всех своих соседей, то заключая с ними эфемерные союзы ради выгоды, казаки отличались, тем не менее, искренней преданностью Православию. Не раз запорожцы устремлялись в Киев на зов гонимых униатами единоверцев.
Короли с 1570 г. тщательно пытались обезопаситься от этих предприимчивых соседей, прикрепляя их в качестве пограничной стражи Речи Посполитой. Первоначально “реестровые казаки” составляли отряд в 300 человек, затем — в 500 (при Стефане Батории). Наконец, в 1625 г. их насчитывали до 6.000.
Зародышем “Запорожской Сечи” проф. Любавский считает крупную казачью артель, еще в XV веке промышлявшую у татар “за порогами”. Туда стали стекаться казаки, желавшие вольной жизни, а не холопства у польских панов. Неведомое на Руси, крепостное право процветало в Польше после Люблинской унии, и Сечь явилась убежищем для многих порабощенных русских.
С 1638 по 1648 г., в отместку казакам за их дерзкие набеги, Польше удалось занять всю Малороссию и жестокими мерами превратить население в холопов шляхты. Непрестанно происходили казни казаков наряду с издевательствами над православными храмами и духовенством. Униаты же неистовствовали без удержу.
Как было сказано нами выше, в Московской Руси крестьяне прикреплялись к земле, но не к владельцу, располагавшему землей за его службу государству. Служилые дворяне не имели права судить крестьян, ни продавать их, ни распоряжаться их имуществом. Крестьяне и служилые люди одинаково служили государству. Хлебопашцы имели к тому же право свободного выбора земли, к которой они желали быть прикрепленными для работы. Крепостного права не существовало, тогда как в Малороссии, по польской традиции, шляхта закабаляла крестьян, как рабов, распоряжаясь людьми и их имуществом по своему произволу.
Наконец, в 1648 г. сотник малороссийского реестрового войска Богдан Хмельницкий, бежавший на Сечь от поляков, сумел подготовить по всей Украине (“окраина” — пограничная земля) массовое восстание. Через полгода весь край оказался в руках казаков, поддержанных крестьянами, восставших против своих панов. Хмельницкий стал хозяином Галичины, Подолии и Волыни после блестящих побед, одержанных его войсками над поляками на реке Желтыя Воды и под Корсунем. Брат умершего в 1648 г. короля Владислава IV Ян-Казимир уклонился от перемирия со взбунтовавшимися холопами, каковыми считали поляки казаков и все население Малороссии. Хмельницкий был принят в Киеве Иерусалимским патриархом Паисием I, который благословил его на продолжение борьбы с Польшей.
Со всех сторон возмущались жестокостями униатов. Игумен Брестского монастыря Афанасий Филиппович, твердый защитник веры, был схвачен иезуитами 5 сентября 1648 г., подвергнут страшным истязаниям огнем и наконец обезглавлен. Главная вина Афанасия состояла в том, что он обличал самозванство Лубы, мнимого сына Марины Мнишек, которого отцы иезуиты выставляли кандидатом на Московский престол!
Епископ Могилевский Сильвестр Коссов (1649—1657), выбранный митрополитом Киевским и утвержденный Константинопольским патриархом 18 января 1649 г., горячо надеялся на победу Хмельницкого. По примеру Петра Могилы, митрополит всемерно поддерживал православных в их тяжелой борьбе с унией. Униаты усиленно распространяли изданную в 1648 г. книгу грека-ренегата Льва Аллатия (библиотекаря Ватикана) “О непрерывном согласии церкви западной и восточной”, утверждая, что Восточная Церковь всегда признавала вселенское главенство римских пап! Сильвестр издал на польском языке “Патерик”.
Тем временем казаки возобновили войну и Хмельницкий разбил поляков, которые вынуждены были заключить с гетманом Зборовский договор. Полякам запрещалось вводить в Малороссию войска, а евреям — селиться в городах, где жили казаки (дабы не были бы они “державцами, откупщиками и закупщиками христиан”). В сенате предоставлялось особое место Киевскому митрополиту, чтобы иезуиты не имели права открывать своих школ в Киеве, а в других местах, рядом с иезуитами, могли бы существовать и православные школы; наконец, уния — “причина несчастий” — должна была быть совершенно уничтожена.
Поляки отказались исполнить условия договора, считая их унизительными. Новая война, начатая в 1650 г., оказалась неудачной для гетмана, которому изменили его случайные союзники — крымские татары.
В невыгодном для него Белоцерковском договоре (1651 г.) мы находим трогательное заявление казаков: “Вера греческая, в которую войско запорожское верует, в давних вольностях и по данным правам имеет быть”.
Заметим, что для победы над казаками в Польше пришлось произвести общее вооружение шляхты, а легат папы Иннокентия X (1664—1655) привез полякам (как некогда крестоносцам!) благословение и отпущение грехов, а королю Яну-Казимиру — мантию, освященный папой меч и титул “Защитника веры”!
Хмельницкий, опасаясь нового польского ига для Малороссии, не надеясь больше на татар, решил просить царя принять запорожское войско “под свою высокую руку” как православных братьев.
Через посредство двух греков — Ивана Тофрали и монаха Павла — к царю прибыл посол гетмана в декабре 1652 г., затем в 1653 г. — два посла, посетившие также и Никона с той же просьбой.
Патриарх, хотя и предвидел нелегкую войну за освобождение Малороссии, но приложил все свои усилия, чтобы Алексей Михайлович, еще колебавшийся, смилостивился над просителями, и достиг этого. Для войны с Польшей, благодаря опять же патриарху, было особо отменено местничество7, о чем заявил царь в своей речи в Успенском соборе 23 октября 1653 г. Тогда же сообщил он о своем решении идти против поляков, “посоветовавшись с отцом своим, с великим государем, святым Никоном патриархом”.
В январе 1654 г., в Переяславле, войсковой круг выслушал речь гетмана Хмельницкого, сказавшего следующее: “Паныполковники, есаулы, сотники, все войско запорожское и все православные христиане! Ведомо вам всем, как Бог освободил нас из рук врагов, гонящих Церковь Божью и озлобляющих все христианство нашего Восточного Православия. Вот уже шесть лет живем мы без государя в беспрерывных бранях и кровопролитиях с гонителями и врагами нашими, хотящими искоренить Церковь Божью, дабы имя русское не помянулось в земле нашей, что уже очень нам всем наскучило, и видим, что нельзя нам жить больше без царя… Об утеснениях от польских панов нечего и говорить — сами знаете, что лучше жида и пса, нежели христианина — брата нашего, почитали. А православный христианский великий государь, царь Восточный, единого с нами благочестия, греческого закона, единого исповедания, едино мы тело церковное с Православием Великой России, главу имея Иисуса Христа. Этот великий государь, царь христианский, сжалившись над нестерпимым озлоблением Православной Церкви в нашей Малой России, шестилетних наших молений беспрестанных не презревши, теперь милостиво свое царское сердце к нам склонивши, своих великих ближних людей к нам с царскою милостью своей прислать изволил; если мы его с усердием возлюбим, то кроме его царской высокой руки благотишайшего пристанища не обрящем; если же кто с нами не согласен, то куда хочет, — вольная дорога”.
Народ единодушно закричал на это: “Волим под царя Восточного, православного! Лучше в своей благочестивой вере умереть, нежели ненавистнику Христову поганому достаться! Боже, утверди! Боже, укрепи! Чтоб мы во веки все едино были!” (С.Соловьев, т.Х, гл. III, с. 1635).
Такова была тяга к Православию и она воссоединила Великую и Малую Русь.
Следствием присоединения Малороссии явилась, естественно, русско-польская война. Этой кампании предшествовали грамоты в королевские области такого содержания: “В Польское королевство и Литовское княжество, матери нашей, Святой Восточной Церкви, сынам, греческого закона православным архиереям, иереям и всего священнаго и иноческаго чина и всем православным христианам всякаго чина и возраста и достояния по городам, местечкам, селам и весям: от многих времен от Святыя Восточныя Церкви к нам — чадам ея — и от всех православных христиан Малыя России моление было, да законным вспоможением елико верным, но верным достоит помогать, поможем.
И вот теперь умилостивились мы, и Малую Россию, православных христиан, под единаго словесных овец Пастыря—Христа Бога нашего — державу решили принять. И вот теперь всем извещаем, что богохранимое наше царское величество за Божиею помощью, собравшись со многими ратными людьми, на досадителей и разорителей Св. Восточной Церкви греческаго закона, на поляков вооружаемся, дабы Господь Бог над всеми нами, православными христианами, умилосердился и через нас — рабов своих — тем место сотворил и Св. Восточным Церкви от гонения освободились и греческими старыми законами красились; чтоб за многие королевския неправды и за нарушение вечнаго докончания воздалась месть. И вы бы, православныя христиане, освободившись от злых, в мире и благоденствии прочее житие провожали; и сколько вас Господь Бог на то доброе дело возставил, прежде нашего царскаго пришествия разделения с поляками сотворите, как верою, так и чином, хохлы, которые у вас на головах постригите, и каждый против супостат Божьих да вооружается. Которые добровольно прежде нашего государева пришествия известны и верны нам учинятся, о тех мы в войске заказ учиним крепкий: да сохранены будут их домы и достояние от воинского разорения” (Моск. Глав. Архив Министерства Иностр. Дел. “Дела польския 1654 года”).
Присоединение Малороссии к России вызвало сопротивление среди южнорусских помещиков и магнатов, которых московские порядки прежде всего лишали крепостного труда. Зато народ ликовал. Ватикан, пораженный решением Москвы, усилил свой нажим на польское правительство, дабы униаты не сдавали своих позиций, но на некоторое время гонения приостановились.
По Андрусовскому миру (1667 г.), заключенному после десятилетней русско-польской войны, шедшей с переменным успехом из-за внутриказачьих смут, Россия, наконец, вернула себе древний Киев, Смоленск и Северскую землю, оставив за собой левобережную Украину. Окончательное освобождение Малороссии последовало лишь при царевне Софии в 1686 г., при заключении Московского, так называемого “Вечного мира”. Согласно “Вечному миру”, Россия получала право заступаться за православных в Речи Посполитой8. Однако, как мы увидим, на практике это ни к чему не привело.
Уже после Андрусовского договора, латинская партия усилила свою агитацию. Ее вдохновителем стал униат Гавриил Коленда, архиепископ Полоцкий, затем митрополит.
На место отказавшегося от престола Яна-Казимира королем стал друг и приспешник Коленды Михаил Вишневецкий. По его настоянию, в законодательство было внесено следующее постановление: “Ариане и отступники от католической веры, равно, как и от унии, перешедшие в другое исповедание, не должны пользоваться покровительством сеймовых конституций, обеспечивающих свободу исповедания. Отступников должно наказывать изгнанием из отечества, если вина их будет доказана судебным порядком”.
Отметим, заканчивая о делах внешних, редкий такт и выдержку вдохновителя освободительной войны — патриарха Никона. Летом 1657 г. в Киеве скончался митрополит Сильвестр. В Москве Никона стали со всех сторон убеждать посвятить нового митрополита, т.е. принять Киев в свою юрисдикцию.
Никон отказался, так как Киев находился еще под Константинопольскими патриархами и вмешательство его было бы неканонично. Запомним этот высокий пример деликатности, данный Никоном, хотя он имел и власть и случай воспользоваться политической мощью Москвы, но для него авторитет несчастных Вселенских патриархов — турецких пленников — стоял выше личных успехов. Киев вышел из юрисдикции Константинополя лишь при царевне Софии.
Это решение патриарха было в грубейшей форме осуждено дядей царя — боярином Семеном Стрешневым, заведовавшим Литовским Приказом, врагом Никона.
Весьма любопытно, что, охотно заимствуя на Западе технические знания и полезные искусства, русские продолжали относиться с подозрением к Римской церкви, чувствуя в ней неумолимого врага.
Так, в 1656 г. из Москвы было отряжено посольство в Венецианскую Республику, с которой налаживалась торговля. Во главе посольства был Иван Иванович Чемоданов. Когда русские проезжали через папские владения, прелаты удивили их своим радушным приемом, но от предложения посетить Рим Чемоданов отказался.
Тогда кардинал Роспильони — статс-секретарь папы Александра VII (1655—1667) — распорядился, чтобы нунций в Венеции Караффа всячески содействовал устройству русским самого широкого приема. Дело в том, что Ватикан в то время беспокоился не на шутку о судьбе Польши, теснимой московскими войсками и Хмельницким.
Действительно, посольство было радушно встречено венецианцами. Кроме того, под большим секретом кардинал поручил Караффе добиться свидания с Чемодановым в целях задобрить царского посла “подарком” в 200 скуди, сказав ему “о надежде папы на то, что царь и в дальнейшем не изменит своего милостивого отношения к католикам, тем более, что расхождение Русской Церкви от Римской не столь велико”.
Чемоданов деликатно отказался от встречи с нунцием. Заметим, что русское посольство было в Венеции горячо встречено греками, там проживавшими. Их духовенство, приветствуя русских, сравнило Алексея Михайловича с Константином Великим и умоляло русских просить царя поскорее победить нечестивых турок и освободить Византию. Послы были бесконечно тронуты подобными речами.
Позже царский посол Менезиус поехал в Рим к папе Клименту X (1670-1676) с царской грамотой, призывая его к союзу против турок и прося его повлиять с этой целью на Францию и Англию. Перед аудиенцией папский церемониймейстер предупредил посла, что следовало ему поцеловать ногу у папы. На это Менезиус ответил: “Ногу папскую целовать отнюдь мне не велено, потому что великий государь наш католицкому римскому закону не повинуется; да и в прошлых годах, когда греки с латинцами были в соединении веры, и тогда греки папу в ногу не целовали. Когда в 1438 г. приезжал в Феррару к папе Евгению IV Царьградский патриарх Иосиф с митрополитами и епископами,то папа целовался с ними по-монашески и потом митрополиты и епископы и иные чины целовали его в руки”.
Церемониймейстер возразил ему: “Если к папе приедет цесарь или какой другой христианский потентат и ногу папскую целовать не будет, то папу видеть не может”. Менезиус ответил: “Когда так, то пусть папа велит меня отпустить”.
Аудиенция все же состоялась и Менезиуса заставили силой преклонить колено перед папой, за что после он жаловался кардиналу Алтерию — племяннику папы, который сослался на обычай. Папа в ответной грамоте не захотел величать Алексея Михайловича царем, чем Менезиус оскорбился, и посольство закончилось ничем (Соловьев).