3. Гармония и ее нарушение

Дружба, связывавшая царя Алексея Михайловича и патриарха Никона, столь неприятная для некоторых бояр, приносила свой плод. Как мы видели, смелое выступление России в защиту гонимых единоверцев в Польше, сильно озадачившее латинян, дало грекам и другим нациям, угнетенным турками, надежду на возможность их освобождения. Увы! европейская политика помешала русским государям завершить чаемый крестовый поход на ислам.

Благодаря близости Никона к царю, население получило в его лице постоянного защитника и ходатая, а царь — ценного советника в различных делах. Антиканонические пункты “Уложения” касательно церковного имущества и суда пока еще оставались без применения. По своему положению, Никон участвовал в заседаниях боярской Думы, с чем не могли примириться те, которые прощали это Филарету, но не крестьянскому сыну, ставшему вторым лицом в государстве.

В 1653г. царь приказал титуловать Никона “патриархом Московским и всея Великия и Малыя России”, а после завоевания Вильны — “и Белыя России”, сам принимая одновременно соответствующие титулы.

Более того, когда Алексей Михайлович отправился с войском в поход против Польши в 1654 г., он даровал патриарху особый титул “великого государя”, которым, как мы видели, до этого именовался лишь Филарет как царский родитель. Вместе с этим, на время отсутствий царя в столице патриарху поручалось все управление страной как государственному регенту, а также попечение над семьей государя.

Когда в 1654г. в Москве разразилась страшная эпидемия чумы, буквально обезлюдившая большую часть столицы, патриарх немедленно спас царскую семью, перевезя ее в Калязинский монастырь, а оттуда доставил к царю в Вязьму.

Как государственный регент патриарх поражал всех, даже врагов, своим большим умом, работоспособностью и умением разбираться в людях. Тут более, чем раньше, Никону была дана практическая возможность устранять все неправды лихоимцев и, принимая ежедневно бояр с докладами, править согласно христианской справедливости. Как регент патриарх нередко круто и надменно обращался с боярами, никому не позволяя обижать народ или злоупотреблять властью.

Разумеется, некоторые только и ждали случая ему за это отомстить. Павел Алеппский, архидиакон Антиохийского патриарха, в своих записках, восхищаясь красотой и порядком отстроенной Москвы, непрестанно украшаемой, описал чин приемов Никона как регента и величавое обращение его с боярами. Иподиакон его — Шушерин — в своих воспоминаниях о Никоне свидетельствует, насколько в домашнем обиходе патриарх поражал всех своей скромностью и нетребовательностью с тех пор, как стал митрополитом Новгородским и во все время своего патриаршества. Пища его всегда отличалась в частном быту монашеской скудностью. Заметим, что Никон тяготился пышным титулом “великого государя”, которым наградил его царь, и говорил о нем, как о “горделивом и проклятом названии”. Также не любил он пользоваться своими новыми церковными титулами и на соборных актах обычно подписывался “архиепископ царствующего града Москвы и патриарх всея России”. Регентство, как и патриарший престол, были ему даны против его воли и, если в исполнении своих обязанностей Никон и окружил себя торжественным церемониалом и требовал от каждого подчинения, то эту внешность он рассматривал, как подобающую высокому патриаршему сану. Из сочинений Никона и всех его обращений явствует, насколько его понятие о патриаршестве православном соответствует древним традициям Вселенской Церкви и учению св. Отцов¹.

Помимо государственных и церковных забот, Никон всячески содействовал, будучи как бы соправителем Алексея Михайловича, развитию народного просвещения, искусства, промышленности и всех отраслей экономики.

Благодаря просвещенному и высокообразованному европейцу — боярину Ордыну-Нащокину, возглавлявшему русскую дипломатию, в Москве появилась первая газета “Куранты”, где сообщались, между прочим, все западные новости. Между Россией и Западом было установлено регулярное почтовое сообщение, а в обществе все более и более распространялось изучение иностранных языков, особенно латыни и немецкого.

Из высокообразованных людей той эпохи следует назвать также монахов Симеона Полоцкого (из Киева, выдающегося проповедника и поэта, создавшего вторую типографию в Москве), Епифания Славенецкого и окольничьего Ртищева. Ртищев — любимый советник царя — устроил под Москвой Андреевский монастырь, куда за его счет приехало больше 30 ученых монахов из Киево-Печерской Лавры. Им было поручено переводить иностранные сочинения и преподавать греческий, латынь и славянский языки, философию,риторику и словесность².

Епифаний Славенецкий, по его просьбе, составил для этой монастырской школы греко-славянский лексикон, а Смотрицкий — славянскую грамматику.

В 1667 г. царь получил челобитную от прихожан монастырской церкви св. Иоанна Богослова с просьбой устроить и при ней подобную школу.

Иностранное влияние шло, как замечает проф. Платонов, с одной стороны, из Западной Европы (преимущественно от немцев), а с другой — от греков и малороссов. Задолго до Петра, как было сказано, еще при Иване III русские государи считали полезным, при обязательном условии сохранения чистоты веры и церковных обычаев, поучиться у иностранцев современной технике, ремеслам и разным наукам.

“Окно в Европу”, давно прорубленное, позволяло русским наблюдать за иноземным миром, откуда приезжали к ним всевозможные специалисты, но также перенимались вместе с модами понятия, иногда совершенно чуждые русской культуре. Однако в то время общественные основы были еще настолько крепки, что, переодеваясь в “немецкое” платье или польский “кунтуш”, русский человек оставался верен старине подвижнический идеал, вытекавший из приводимых святоотеческих поучений и житий святых. Места из “Пролога” читались в церквах и монастырях. Смысл жизни в “Прологе” представлен, как стремление к аскетизму в духе древнего монашества. К “Прологу” приписывались новые поучения, в зависимости от церковных требований. Книга эта так же разнится от Тридентской морали романизма, как и от позднейшей материалистической “Энциклопедии”, увлекшей Запад. Патриархальный быт Московской Руси, жившей под влиянием “Пролога”, действительно не нуждался в западной морали, изуродованной компромиссным духом латинства. Европа XVII в. ни в духовной, ни в государственной области не могли служить примером для Российской империи, во главу угла поставившей традиционную “симфонию властей”.

Любопытно, что для расшатывания этого гармоничного союза, как и при Самозванце, сочеталось два разнородных фактора: Рим и олигархическая фракция боярства при определенной помощи раскольников-старообрядцев. Риму нужно было подорвать мощь России, чтобы присоединение к ней Малороссии не закончилось бы разгромом Польши, а следовательно, и исчезновением “унии”. Олигархам требовалось отстранить от царя чересчур проницательного советника, мешавшего их узкородовым замыслам.

Не входя в пространные описания горестных событий, вызвавших окончательный разрыв между царем и Никоном, ограничимся главными эпизодами конфликта. Как ни странно, самым тщательным исследователем дела Никона явился в XIX в. английский церковный деятель В.Пальмер. В наше время, проф.

М.В.Зызыкин, основываясь на Пальмере и разобрав все исторические справки, касающиеся Никона в русских и иностранных архивах, пришел к заключению, что суждение наших историков о нем крайне ошибочное и что Никон представлен ими в неправильном освещении. С его выводами нельзя не согласиться.

Вернувшись после похода в Москву, царь, не могший не приветствовать патриарха-регента за его мудрое правление, сразу стал искусно “обрабатываться” враждебной партией. Царю шептали, что Никон принимает свой титул “великого государя” как во всем равняющий его с монархом, что гордыня неприсуща святительскому сану, что он обижает государевых слуг, не считаясь с родовой честью бояр, и т.д. Постепенно царь охладел к своему другу, перестал прибегать к его советам, реже звал ко двору и т.д.

В июле 1658 г. отношение царя к Никону сделалось уже явно неприязненным: вопреки обычаю, его не пригласили на прием грузинского царевича Теймураза, царь демонстративно отсутствовал на патриарших службах (что особенно поразило всех). Наконец, боярин Хитрово грубо побил патриаршего чиновника и царь отказался заставить его извиниться перед Никоном.

Никон прекрасно понимал, чье влияние отдаляло от него царя и кому это должно стать выгодным. Сделав несколько попыток открыть глаза Алексею Михайловичу на вредный замысел олигархов и на ущерб, наносимый церковной жизни их “Уложением”, он прибег к единственному средству, могущему, по его мнению, заставить царя одуматься.

Отслужив обедню в Успенском соборе, патриарх, к общему смущению, объявил, что оставляет столицу и переселяется в выстроенный им Воскресенский монастырь — “Новый Иерусалим”. Своим викарием он оставил митрополита Питирима Крутицкого, вменив ему в обязанность сноситься с ним для решения важных дел. Перед отъездом он объявил царским стольникам следующее: “Известно всему государству, что вследствие этого гнева на меня царь не ходит в св. соборную церковь и я уйду из Москвы; надеюсь, что царю будет свободнее без меня”. Послов же царских он предупредил: “Я ушел не совсем. Если царское величество приклонится, будет милостивее, отложит свой гнев в сторону, я вернусь в Москву”.

Средство, употребленное Никоном, не являлось историческим новшеством. Так, ев Григорий Богослов, выбранный Константинопольским патриархом, оставил престол, убедившись в зависти к нему одного египетского епископа; св. Иона поступил так же, сказав императору Андронику Палеологу: “Я, видя тебя главой грешников, сделал все, чтобы избежать греха”; наконец, то же сделал Геннадий Схоларий, удалившийся в монастырь св. Предтечи. Согласно канонам, уход с престола не означает лишения епископских прав.

Можно усмотреть в уходе Никона известное сходство с отъездом Иоанна Грозного в Александровскую Слободу в 1564г., дабы заставить одуматься строптивых бояр.

Как бы то ни было, факт назначения Никоном местоблюстителя и вышеприведенные его заявления ясно доказывают, что уход свой патриарх предпринял как временную меру.

Враждебная ему группа, предводимая кн. Одоевским, кн. Трубецким, дядей царя Семеном Стрешневым и Мстиславскими, не медля приняла меры, чтобы, во-первых, удержать встревоженного царя от сближения с его прежним другом и советником. Во-вторых, понимая опасность для их замыслов возвращения Никона, они немедленно решили добиться снятия с него сана и ссылки.

Для этого они стали царю представлять снова всевозможные обвинения, одно нелепее другого, выставляя Никона как властолюбца, честолюбца и чуть ли не преступника. Вследствие этого митрополиту было запрещено поминать Никона на богослужениях, а также к нему обращаться, несмотря на патриаршее распоряжение.

В 1660 г. под влиянием этих лиц в Москве был созван Собор для разбора дела оставления Никоном кафедры. Постановлено было следующее: “Никону чужду быти патриашаго престола и чести, вкупе и священства, и ничем не обладати”. Но единодушия не оказалось и некоторое число участников, из коих Епифаний Славенецкий, защищая патриарха, доказал, что он подсуден поместному Собору. Царь, к неудовольствию врагов Никона, согласился с этим мышлением⁴.

Уходом Никона несказанно обрадовались старообрядцы, ставшие повсюду поносить отсутствующего первоиерарха и приобретать себе новых приверженцев, даже среди царской фамилии (например, царицу Марию Ильиничну).

Сразу же после его ухода между боярами возобновились местнические счеты, с которыми раньше боролся Алексей Михайлович вместе с патриархом. В результате, предводительствуемые неспособными, но родовитыми вождями, русские войска потерпели ряд тяжких поражений. Россия принуждена была отказаться от Белоруссии и от правобережной Малороссии и только внутренние раздоры и крайнее ослабление Польши после 13-летней кампании помешали ей воспользоваться бестолковостью московских воевод. Со Швецией тоже пришлось заключить невыгодный мир в 1661 г., уступая ей города, приобретенные Россией в 1658 г.

Царь Алексей умер до окончания войны с турками, угрожавшими Киеву!

Воеводы повсеместно воспользовались отсутствием проницательного царского советника, чтобы более, чем когда-либо, угнетать население. Вследствие этого возобновились с новой силой разбои и мятежи.

Совпадение отдаления от дел Никона с этими печальными событиями настолько разительно, что вряд ли стоит подчеркивать, насколько преступны перед царем и государством оказались непримиримые враги оклеветанного патриарха.