4. Самозванец — орудие Рима
Пока Польша по приказу Рима создавала внутри королевства, вопреки всем человеческим и Божественным законам, гонимый класс париев — православных, на Руси нарастали грозные события.
Унаследовавший престол Феодора Ивановича царский шурин —Борис Годунов — наряду с высокополезной государственной деятельностью (развитием торговли с Западом, техники и искусства1), чересчур круто обходился со своим окружением. Дабы укрепить свою династию, царь всячески старался удалить от власти представителей древних родов и дошел до того, что стал, как и Грозный, всюду подозревать измену, прибег к казням, ссылкам и т.д. Вокруг него шептали о приписываемом ему преступлении: убийстве в Угличе малолетнего сына Ивана IV — царевича Димитрия — через подставных лиц. Участие в этом деле Бориса по сей день считается сомнительным; однако в то время в народе это обвинение держалось крепко и послужило главной причиной жестокой расправы толпы над семьей Годунова. Смерть Димитрия-царевича послужила предметом к созданию легенды, будто бы подосланные Борисом наймиты убили другого, а что Димитрию удалось скрыться в народе и он готовился отнять у Годунова принадлежащий ему по праву наследства престол.
Голод, пожары и различные народные бедствия усугубили недовольства в Москве, чем воспользовались бояре, особенно Шуйские, для того, чтобы всячески дискредитировать царя.
В 1604 г. в Литве появился самозванец, некто Гришка Отрепьев, послушник, бежавший из Московского Чудова монастыря в Литву, вздумавший выдать себя за Димитрия.
Поступив слугой к князю Адаму Вишневецкому, католику, Гришка притворился больным и потребовал к себе духовника. Явившемуся иезуиту он поведал на исповеди, будто он царевич Димитрий. Иезуит поспешил рассказать об этом князю, который поверил Отрепьеву и принялся распространять это мнимое чудо по всей Литве. Разумеется, посоветовали ему придать гласности тайну Гришки те же иезуиты, сразу сообразивши, какой козырь даровало им Провидение для борьбы против “схизматиков” и ненавистной Руси. Перспектива использовать самозванца для покорения Москвы одинаково прельстила Ватикан и Сигизмунда III, ради религиозных и политических обоюдных выгод.
Доказательством этого служит совершенно открытая, официальная пропаганда в пользу Отрепьева самого папского нунция в Польше — гр. Рангони. Мнимый царевич принял в Кракове латинство и дал нунцию письменное обязательство за себя и Россию: примкнуть к римской церкви, прося Рангони не отказываться быть его ходатаем в Европе, что тот и обещал.
Королевский секретарь Чилли оставил нам описание трогательной встречи Гришки с нунцием. Он пишет:
“Я сам был тому свидетелем, я видел, как нунций обнимал и ласкал Димитрия, беседуя с ним о России и говоря, что ему должно торжественно объявить себя католиком для успеха в своем деле. Димитрий, с видом сердечного умиления, клялся в непременном исполнении данного им обета и вторично подтвердил свою клятву в доме у нунция, в присутствии многих вельмож. Угостив царевича пышным обедом, Рангони повез его во дворец. Сигизмунд, обыкновенно важный и величественный, принял Димитрия в кабинете стоя и с ласковой улыбкой. Димитрий поцеловал у него руку, рассказал ему всю свою историю. Король, с веселым видом приподняв свою шляпу, сказал: “Да поможет вам Бог, Московский князь Димитрий! А мы, выслушав и рассмотрев все ваши свидетельства, несомнительно видим в вас Иванова сына и, в доказательство нашего искреннеего благоволения, определяем вам ежегодно 40.000 злотых на содержание и всякие издержки. Сверх того, вы как истинный друг Республики вольны сноситься с нашими панами и пользоваться их усердным вспоможением”. Сия речь столь восхитила Димитрия, что он не мог сказать ни единого слова. Нунций благодарил короля, привез царевича в дом к воеводе Сендомирскому и, снова обняв его, советовал ему действовать немедленно, чтобы скорее достигнуть цели: отнять державу у Годунова и навеки утвердить в России веру католическую с иезуитами” (Alessandro Cilli. “Historia di Moscovia”, VI, 241-242).
Итак, в доме краковских иезуитов Отрепьев тайно от народа отрекся от Православия и причастился; миропомазание (конфирмацию) преподал ему сам нунций. Затем Отрепьев собственноручно написал на латыни письмо папе Клименту VIII, который ответил ему, уверяя в своей готовности помогать ему всей своей духовной властью викария Христа. Это описывает Карамзин, согласно письмам иезуитского общества, найденных в бывшей Полоцкой иезуитской библиотеке и изданных в 1618 г. Описание отречения Отрепьева, приведенное в этих письмах, совпадает с вышеуказанным рассказом секретаря Чилли. Краковские иезуиты писали своим собратьям: “Здесь всегда есть случай служить ближним, когда и двор королевский, и вся земля с жадностью требует нашей помощи. Труды и ревность наших не ослабели: 68 еретиков приведены в недра Церкви и в числе их вел. князь Московский Димитрий. Кажется, что он одушевлен удивительным усердием к распространению религии католической”. Учитель у Гришки стал иезуит Савицкий. О грамоте папы Самозванцу указано у Гревенбруха (12, 13 и прим. 252).
Тем временем польское корыстолюбие не дремало. До женитьбы своей на Марине Мнишек, Отрепьев дал отцу ее — воеводе
Юрию — письменное обязательство (25 мая 1604 г.), что он уступит Марине Новгород и Псков “со всеми уездами и пригородами, с людьми думными, дворянами, детьми боярскими и с духовенством, чтобы она могла судить и рядить в них самовольно, определять наместников, заводить школы, строить монастыри и церкви патинской веры”. Другая грамота даровала Марине княжество Смоленское, а Сигизмунду — несколько уездов “в залог вечного, ненарушимого мира между Республикой и Московской Державой” (“Собор Госуд. Грамот”, II, 160-165). Так, Польша и иезуиты заранее уговорились с лже-Димитрием орасчленении России, взамен их помощи добыть ему престол. Все было предвидено.
Воспользовавшись царившими в Москве смутами и изменой, Отрепьев, несмотря на анафему, которой подвергли его как еретика, продавшегося папе, патриарх Иов и Русская Церковь, все же восторжествовал над отрядами Бориса Годунова2 ив 1605г. достиг Москвы.
Вместо свергнутого патриарха Иова самозванец велел поставить грека Игнатия, изъявившего ему покорность.
21 июля 1605 г. совершилось венчание лже-Димитрия на царство, после чего, к великому смущению всех, выступил с речью польский иезуит Николай Черниковский, приветствовавший Отрепьева по латыни. Иезуит этот был одним из учителей самозванца в Польше.
С самого начала Отрепьев показался обманутому народу тем, чем он был на самом деле: дерзким самозванцем, продавшимся полякам и латинянам: он глумился над церковными обычаями, называя их суеверием, не желал креститься перед иконами, не разрешал молиться до еды и т.д. Гораздо значительнее были его действия в отношении врагов Православия; в самой ограде Кремля он отвел иезуитам лучшие здания, взял себе в наложницы царевну Ксению, сестру убитого Феодора Годунова, затем нагло постриг ее в монахини. Решив жениться на Марине Мнишек, он не оповестил даже бояр об этом важном деле и советовался только с поляками и т.д.
Польша достигла своего заветного желания и наконец утвердилась в крепос ти православной Руси — царском Кремле. Со своей стороны, Рим праздновал очередную эфемерную победу над “схизмой”. Нунций Рангони написал лже-Димитрию: “Мы победили!… Изображение лица твоего уже в руках Св. Отца, исполненного к тебе любви и дружества. Не медли изъявить свою благодарность Главе Верных.., прими от меня дары духовные, и да будешь вторым Давидом!” Дарами духовными была латинская Библия и благословения на скорое завершение церковной унии.
Когда папу Климента VIII заменил Павел V (1605—1621), из Рима приехал в Москву чиновник курии и племянник нунция гр. Александр Рангони. Он привез самозванцу “апостольское благословение” и поздравительную грамоту папы, мнившего себя уже главой Русской Церкви! лже-Димитрий в свою очередь горячо приветствовал нового “викария Христа”.
Нунций все же советовал ему вводить латинство осторожно, не раскрывая преждевременно своей двойной игры. Иезуит Савицкий, советник лже-Димитрия, доносил генералу ордена: “Мы наложили на себя молчание: не говорим с царем ни об одном нашем деле, опасаясь москвитян, чтобы царь имел полную свободу в действиях и мог склонить вельмож к своим намерениям”.
Кардинал Валентин писал нунцию в Польшу, прося его старательно осведомлять его о московских делах. Сигизмунду III Павел V писал, что он убежден в том, что Димитрий, принявший латинство до своего успеха, останется ему верным и со временем распространит его на Руси. Кардиналу Мацеевскому папа предписывал уговорить воеводу Мнишека поддержать в Самозванце такое радение к латинству.
После коронации лже-Димитрия Павел V писал ему: “Мы уверены, что католическая религия будет предметом твоей горячей заботливости, потому что только по нашему обряду люди могут покланяться Господу и снискивать Его помощь. Убеждаем и умоляем тебя стараться всеми силами о том, чтобы народы твои приняли римское учение; в этом деле обещаем тебе нашу деятельную помощь; посылаем монахов, знаменитых чистою жизнью; а если тебе будет угодно, то пошлем и епископов”. В другом письме он ему пишет: “…Верь, что ты предназначен от Бога к совершению этого спасительного дела, причем большим вспоможением будет для тебя твой’благородный брак”.
Папа так спешил с браком с Мариной, что даже приказал патеру Савицкому обвенчать их тайно Великим постом. Через кардинала Боргезе он приказал нунцию Рангони поднести Димитрию столь желаемый им императорский (кесарский) титул.
Успех вскружил голову Отрепьеву и он осмелился протестовать, когда хозяева Москвы — поляки— величали его не кесарем или царем, а только господарем и великим князем. Кроме того, Лжедимитрий желал также именоваться “непобедимым”.
В своем необузданном чванстве он приказал сделать для себя трон из чистого золота, подпираемый львами, с двуглавым орлом над сидением и кистями из бриллиантов и жемчуга.
Он одевался в польские одежды и в таком виде скакал по улицам столицы, подъезжал к главному входу Успенского собора верхом, всячески оскорбляя своих подданных. Точно так же вели себя поляки, погруженные в бесконечные пиршества и разврат или забавлявшиеся кровавыми, не виданными на Руси охотами на медведей и волков.
Самозванец был большой любитель музыки и оплачивал из казны своих польских музыкантов лучше, чем высших русских сановников. Кстати, впервые на Руси капелла лже-Димитрия ввела симфоническую музыку.
Особенное негодование возбуждали латинские ксендзы, служившие “мессы” в Иване Великом. Самозванец возбудил всеобщее негодование, выгнав из домов Арбатских и Чертольских священников, чтобы поместить в них иностранных своих друзей. Постепенно повсюду проникали слухи о его самозванстве, о продаже его совести ляхам и т.д. Однажды некий дьяк Тимофей Осипов в царских палатах публично назвал его Гришкой Отрепьевым, рабом греха и еретиком, за что и был убит.
Приезд в Россию и пышное венчание Марины в Москве также дало повод к разным недовольствам, так как поляки нагло хозяйничали в столице и вели себя как победители. Вскоре возник против Отрепьева заговор под руководством Василия Шуйского, и 17 мая 1606 г. самозванец был убит вследствие народного бунта. Шуйский едва спас князя Вишневецкого и Мнишека; послам польским было объявлено, что лже-Димитрий обманул Литву и Россию, потому и казнен Богом и народом.
После расправы с лже-Димитрием смута не прекратилась, так как возведенный на царский престол своими сторонниками Василий Иванович Шуйский (1606-1610) не оказался способным править государством. Воспользовавшись успехом первого самозванца, появился из Литвы новый лже-Димитрий, неизвестного происхождения авантюрист. Так как в народе верили в спасение Димитрия, а многие еще и не знали про убийство Гришки, он объявил себя царем, окружил себя поляками и литовцами, казаками и личными врагами царя Василия. Его войско расположилось в десяти верстах от Москвы в селе Тушине, откуда и народное прозвание нового самозванца “Тушинский вор”.
Так как для Рима и поляков главной целью было духовное и политическое завоевание Руси, Павел V и Сигизмунд III решили сделать ставку на нового самозванца, видя, что ему удалось благодаря смуте собрать вокруг себя значительную силу.
Король приказал составить для “Вора” особый “наказ” из шестнадцати пунктов, советуя ему отказаться от императорского титула, которым именовался лже-Димитрий I, а кроме того, ускорить унию с Римом, чего первый самозванец так и не добился. Ему предписывалось также: запретить въезд в Россию всем противникам унии, особенно греческим монахам; высшие государственные должности давать лишь униатам; для вида держать при себе малое количество католиков, но всячески отвращать русских от Константинополя, указывая им на рабство греков; учредить униатские церкви и семинарии; посылать молодежь учиться в Рим или к иезуитам в Польшу; при дворе царицы совершать службы по восточному обряду, но исключительно униатами; для царицы и поляков выстроить в Москве особо костел или монастырь и т.д. Этот наказ рисует нам картину, во что превратилась бы Русь в случае окончательной победы над ней Польши и Рима.
Любопытно, что “царицей” предстояло быть снова Марине Мнишек, отпущенной из Москвы после убийства самозванца вместе с отцом своим воеводой Юрием. Марина согласилась выйти замуж за второго лже-Димитрия, разумеется, по настоянию поляков и иезуитов. Ее духовник-иезуит обвенчал ее с “Вором” в стане Яна Петра Сапеги 5 сентября 1606г.
Заметим, что кардинал Боргезе сомневался еще в смерти лжеДимитрия I, а когда в ней убедился, то написал новому папскому нунцию в Польше Симонетта следующее: “О делах московских теперь нечего много говорить, потому что надежда обратить это государство к Престолу Апостольскому исчезла со смертью Димитрия, хотя и говорят теперь, что он жив. Итак, мне остается сказать вам только то, что, когда введется реформа в орден монашеский св. Василия между греками (попытка ввести “восточный обряд”), тогда можно будет со временем воспитать много добрых растений, которые посредством сношений своих с Москвой могут сообщить свет истины ее народу”.
Мы не будем пересказывать всем известные фазы Смутного времени, когда только что окрепшему Русскому Царству одновременно грозила гибель и от поляков, чуть было не посадивших на московский престол сына Сигизмунда III, Владислава, после свержения Шуйского, и от шведов, которых Шуйский призвал на помощь, что так дорого обошлось России, и, наконец, от своих же “воров”, угрожавших Москве в надежде поживиться, пользуясь анархией.
Единственной реальной силой, как и в трагический XIII век, явилась Церковь. После свержения самозванцем патриарха Иова, сосланного в город Старицу, где он умер слепым после жестокого заключения, грек Игнатий венчал Отрепьева на царство, затем сам попал в ссылку, когда царем стал Василий Шуйский (1606 г.).
На место Игнатия3 был избран один из самых видных русских святителей всех времен Казанский митрополит Гермоген (1606—1612). Св. Гермоген явил Руси пример мужества и непреклонности. Окруженный в Кремле поляками, требовавшими от него покорности их политике, патриарх спокойно переносил поношения и плен, непрестанно своими грамотами воодушевляя русский народ на борьбу с врагами во имя Православия и древних традиций. Именно эта твердость Гермогена заставила Сигизмунда III обещать русским послам, желавшим избрания Владислава, что неприкосновенность веры будет сохранена, как и все обряды, и что не будут учиняться расколы, ни притеснения духовенства.
Когда же Сигизмунд, давши эти обещания, под влиянием своих латинских советников стал сам добиваться московского престола и обманывать послов, патриарх немедленно разрешил всех от присяги Владиславу (январь, 1611 г.). Патриарх допускал кандидатуру Владислава только при обязательном условии перехода королевича в Православие с перекрещиванием. Во всех своих обращениях Гермоген подчеркивал, первым делом, верность истинной Церкви и безбоязненно оспаривал агентов Сигизмунда III, пытавшихся ему в этом мешать.
Следует упомянуть про русское посольство в Польшу.
В октябре 1610 г., посланные из Москвы к королевичу Владиславу во главе с митрополитом Филаретом, были приняты королем и канцлером Львом Сапегой. Среди послов был также Авраамий Палицын, келарь Троице-Сергиевой Лавры, уехавший обратно как только Сигизмунд стал выставлять себя в цари. Спор зашел между Сапегой и Филаретом по поводу веры. Сапега сказал, что Владислав не нуждается во вторичном крещении, каковое требовали послы. Филарет настаивал, что Рим отпал от Святой Апостольской Церкви и нарушил главный догмат Символа Веры о происхождении Святого Духа.
Сапега на это сказал: “Вот что о происхождении Св. Духа короткими словами можно доказать: в Евангелии написано: Сотворитель наш, по возстании от мертвых, пришед ко апостолам и, дунув, рече: “Приимите Дух Свят” и потому Св. Дух и от Отца и от Сына исходит. А в Октоихе написано: Иоанн Дамаскин писал: “Дондеже облечется силою Свыше, седите во Иерусалиме, Аз же яко Себе Параклита иного Духа Моего и Отча пошлю, о Нем же утвердитеся”; убо Дух Святый от Отца и Сына исходит”. Филарет на это ответствовал: “Проповедник Христова слова
Иоанн Богослов, объясняя сие, глаголет и Самого Спаса нашего Христа слово предлагает, егда рече: “Приидет Утешитель, Его же Аз послю от Отца, Дух Истины, Иже от Отца исходит, Той свидетельствует о Мне”. И паки: “Аз умолю Отца, иного к вам Параклита пришлет, да пребудет с вами Дух Истинный, Егоже пошлет Отец во имя Мое, Той научит вас о всем”; по сему убо ясно разу мим, яко Святый Дух от Отца исходит и на Сыне почивает. А что вы говорите, что Христос, дунув, рече учеником Своим: “Приимите Дух” и сего ради представляете, яко исхождение и от Сына Дух Святый имать, и то не так, Сам Христос глаголет: “Полезно есть вам, да Аз иду: аще Аз не иду, Утешитель к вам не приидет”. Се уже яве есть, яко Христосе не бе еще отшел и не бяше дуновение то пришествие Утешителя, но уготовил их на приятие Св. Духа и дар благодати духовныя подал, рекшую бо Христу, “Приимите Дух Свят” и се к тому приложи: “Аще кому оставите грехи, оставится им; аще кому держите, удержани будут”. Яве убо есть, яко вязати и разрешить грехи дарование Духовное бяше оно; о сем убо и все вселенские проповедники в деянии своем написали: приимите убо, рече, силу, нашедшу Св. Духу на вы и будете Ми свидетели, и повеле им от Иерусалима не отлучатися, но ждати обетования Отча. А Иаков апостол в своем писании еще глаголет: “Всяко даяние благо и всяк дар совершен свыше есть сходяй от Отца светом”, сиречь Христом; и потому есть разумно, что Дух Святый от Отца исходит.
А Иоанн Дамаскин в Ирмосах то слово, что “Дуза Моего и Отча пошлю, о Нем же утвердитеся”, написал к соединению Святыя Животворящия и НераздельныяТроицы,анео исхождении Св. Духа от Сына и то вам ведомо буди в первой Иоанновой книге Дамаскина, в седьмой, восьмой и в девятой главе писано о Божественном Существе Духа Божия быти от Отца исходящаго, а в десятой главе ясно описано: “Веруем во единаго Святаго Духа, Господа Животворящаго, от Отца исходящаго и в Сыне почивающаго, с Отцом и с Сыном купно поклоняемаго и славимаго, во всем Отцу и Сыну равнаго, от Отца исходящаго и Сыном подаваемаго и Собою творящаго все” и прочее. По сему разумейте, что Иоанн в книге своей описал ясно, что Святый
Дух от Отца исходит, а в Ирмосах написал свое философское короткое слово, к соединению Святыя и Нераздельныя Троицы, да и иныя многия свидетельства от Богоносных Отец ведаем подлинно, как они в своих книгах проповедали и изъяснили, и Св. Символ утвердили Св. Духа от Отца исходяща и на Сыне почивающаго. Но ныне малым временем неколи всего подробно сказать; о сем Христовым словом затвердим, Сам Господь глаголет: “Горе хулящему на Дух Свят””.
Лев Сапега, побежденный, ответил: “О сем, преосвященный отец, поговорим меж себя иным часом, когда время будет и я к тебе нарочно приеду поговорить”. На том и кончили (Ю.Воейков. “Жизнь Святейшего Филарета, Патриарха Московского”, 798 г., с. 26-28).
Таким образом, в самые тяжелые для своего отечества часы русские иерархи, не взирая ни на что, среди врагов, не только отстаивали чистоту своей веры, но и пред лицом короля и иезуитов блестяще опровергали казуистику латинян. Подобные примеры нам не следует забывать.
Особо отметим также героическое сопротивление Троицкого монастыря, в продолжении 16 месяцев удачно выдерживающего осаду тушинцев (сам “Вор” был убит в декабре 1610 г.), к которым присоединились отряды поляков Сапеги и Лисовского. Лавра мешала им окружить Москву. Под защиту каменных стен Лавры собралась многочисленная народная масса, спасавшаяся отграбежей и насилий. Самоотверженная монастырская братия и стрельцы творили чудеса, отбрасывая атаки врагов, выдерживая обстрелы их артиллерии и минные подкопы.
На предложения поляков сдаться иноки отвечали так: “Да ведает ваше темное державство, что напрасно прельщаете Христово стадо, православных христиан. Какая польза человеку возлюбить тьму больше света и преложить ложь на истину? Как же нам оставить вечную святую истинную свою православную христианскую веру греческого закона и покориться новым еретическим законам, которые прокляты четырьмя вселенскими патриархами. Или какое приобретение оставить нам своего православного царя и покориться ложному врагу, и вам, латыне иноземной, уподобиться жидам или быть еще хуже их… Десятилетнее отроча в монастыре смеется вашему безумному совету. Не изменим ни вере, ни царю, хотя бы сулили нам всего мира сокровища”.
Обитель дала Руси несравненный пример доблести и патриотизма, заставив, в конце концов, отступить ни с чем тридцатитысячного неприятеля.
Выдержав тяжелую осаду, братия, управляемая архимандритом Дионисием, необыкновенно развила свою благотворительную деятельность.
В эти годы господства озлобленного эгоизма обитель призревала больных и раненых, одевала и кормила неимущих, собирая их отовсюду.
Еще до осады иноки снабжали Москву хлебом, и Шуйского — деньгами: келарь Авраамий Палицын выдал царю в общей сложности больше двадцати тысяч рублей.
Когда бессовестные спекулянты подняли в Москве цену на хлеб, продававшийся по 7 руб. за четверть, монастырь вывез на рынок свои запасы до двухсот четвертей и снизил цену до двух рублей за четверть, спасши от голодной смерти многих жителей.
После осады монастырь отдал свои последние запасы и некоторые драгоценности для спасения столицы. На призыв о сборе ополчения монахи снарядили двести пятьдесят своих стрельцов, не прекращая помощи населению, пострадавшему от поляков и воров.
Кроме того, из монастыря повсюду рассылались красноречивые грамоты, призывавшие города идти на освобождение Москвы.
Предав забвению прошлое, всех русских людей монахи одинаково звали на подвиг за веру и отечество, дабы примирить и объединить их в одном патриотическом порыве. В то же время патриарх Гермоген предостерегал русских от самозванщины и воровской вольницы, которая загубила первое ополчение. Считая вольницу главным злом, патриарх всячески призывал русских бороться с ней.
Так, мы видим, что в дни общего уныния и развала, как и прежде, Церковь подняла свой голос на защиту родины.
Однако города ждали вождя, который взял бы на себя объединение земских сил.
Инициативу взяли, наконец, нижегородцы во главе со своим старостой, мясником Козьмой Мининым-Сухоруком.
Получив грамотку Гермогена, нижегородцы начали народное объединение сбором казны для устройства войска. Под влиянием Минина был произнесен приговор, по которому каждый домовладелец обязан был дать на ратных людей “третью деньгу”, то есть треть своего годового дохода или товара. Приносились и добровольные пожертвования.
Для заведования казной всем миром был избран тот же Минин. Когда деньги были собраны, воевода нижегородский и соборный протопоп Савва Евфимьев созвали в городской собор весь город: духовенство, служилых и тяглых людей, прочитали Троицкую грамоту, которая как раз дошла до Нижнего, и объявили всем о необходимости очистить государство от терзающих его внешних и внутренних врагов.
В начальники ополчения был избран князь Димитрий Михайлович Пожарский, недалеко от города лечившийся от ран, полученных им 19 марта в первом ополчении.
Дело пошло замечательно быстро: к ноябрю Пожарский был уже в Нижнем и начал устраивать земскую рать, казной и хозяйством которой, по желанию князя, заведовал Минин.
За зиму 1611—1612гг. к нижегородскому ополчению присоединились многие другие города от Казани до Коломны, и Пожарский смог выступить в поход.
Он не пошел прямо на Москву, так как земское ополчение заявило, что оно идет не только против поляков, но и против своих “воров” и голытьбы, с безобразиями которых оно намерено было покончить.
Тем временем в Москве поляки, разграбившие Кремль и города, замучили голодом не сдававшегося их требованиям патриарха Гермогена, который скончался 17 января 1612 г. Не суждено было ему — главному вдохновителю народных ополчений — узреть освобождение столицы, окончательно очищенной от поляков в октябре того же года.
Историк Назаревский писал об этом великом святителе Земли Русской: “Патриарх, за отсутствием государя, при измене русскому народу временного его правительства в качестве начального человека земли Русской счел себя вправе призвать всех к оружию”.
Действительно, с 1610г. патриарх воплощал в себе фактически русскую государственную власть и вывел страну из совершенно, казалось, безвыходного положения.
Так Сигизмунд III и Рим потерпели новое поражение на пути латинизации русского народа.