Эпилог

Перед нами прошла великая эпоха борьбы за Православие.

Воскрес образ великого Борца за Веру, светоча Православия — св. Марка Евгеника, Митрополита Ефесского, перед которым, мы, чада Православия, склоняемся как перед тем Избранным Сосудом, который своей пламенной борьбой отстоял великую Истину Православия.

Флорентийская Уния представляла величайшую опасность для Православной Церкви, какая когда-либо была прежде в истории. В 1438-9 гг. Православие рисковало исчезнуть и свестись на терпимый до времени Восточный Обряд Римской Церкви. Святоотеческое наследие, богатство Православия и глубина его духовности — все это должно было свестись на нет. Флорентийская Уния, как мы видели, сводилась на полное подчинение Православной Церкви Ватикану не только в административном, но и в духовном отношении, — на полное попрание ее священных традиций и ее екклисиологии; иными словами, Флорентийская Уния должна была привести к тому, что Православная Церковь, как таковая, перестала бы существовать.

Но Господь Бог не допустил, чтобы Православие погибло, и явил того духовного Исполина, который на Востоке должен был пронести Православие для будущих поколений и сохранить его в сияющей чистоте, как и соблюсти непорочную Невесту Христову — Православную Церковь — как епископ и хранитель ее.

Многие не выдержали искушения, обольстившись иллюзиями или же личными выгодами, многие явились сознательными предателями Церкви; все, кроме св. Марка Ефесского, подписали Унию-документ “ликвидации” Православной Церкви. Но на черном фоне тех отрицательных явлений, тех слабостей и измен Православию, которые имели место на Флорентийском Соборе, еще светлее выступают имена тех немногих борцов за Православие, которые отстояли Православную Церковь. Среди них особенное, исключительное место занимает св. Марк Ефесский. В тяжкие для Православия времена Господь избирает те единицы, которые именно и становятся — “Православной Церковью”, как выразители ее правды, святости и непогрешимости. Таковы были: авва св. Максим Исповедник, с отрубленной правой рукой и отрезанным языком, и вместе с ним св. Мартин папа Римский — избитый, опозоренный, брошенный в ссылку — в то время как вся Церковь, можно сказать, была в руках еретиков — монофелитов; таковы были преподобные Феофан и Феодор Начертанные, искалеченные и измученные мучителями, в то время как вся светская и духовная власть была в руках иконоборцев; таков был и св. Марк Ефесский, одинокий в борьбе, терпящий всевозможные гонения, измученный смертельным недугом-раком, в то время как Двор, Патриарх и епископат — униаты, враги Православия. Но, именно, в этих единицах сохранялась Православная Церковь и ими сохранялась искра Православия, долженствовавшая быть сбереженной ими в те темные периоды для того, чтобы огонь Православия снова мог вспыхнуть при первой же возможности. Сила Господня совершается в немощи.

Хочется, в конце нашего труда, сказать немного о самом духовном образе святителя Марка. О его богословии, глубине души, святости, ревности о Православии — нам достаточно уже сказали сочинения св. Марка и те источники о его жизни, которые мы приводили в нашем изложении истории Унии и жития Святителя. Но каков он был как человек, почему его так пламенно любил Георгий Схоларий, так преклонялся Иоанн Евгеник, так уважал Император, так сильно было его влияние?

Прежде всего, авторитет св. Марка покоился на его великой святости и духовных подвигах, связанных с его великой ученостью и красноречием. Эта святость делала то, что сердце Святителя, исполненное благодати Святого Духа, было абсолютно чутко к Истине и всякое уклонение от нее тех лиц, которые имели святую обязанность блюсти ее, вызывало его праведный гнев и желание исправить совратившегося с пути Истины. Несокрушимая сила святости и правды делала этого духовного Исполина светочем для всего православного мира и “магнитом”, по выражению Иоанна Евгеника, привлекающим всех к себе.

Но к этому надо отнести и иные черты, свойственные Святым, которые делали Святителя, несмотря на его недосягаемую высоту духовной жизни, — близким и доступным каждому: это

– его любовь, снисходительность, готовность простить, а затем

– крайнее смирение и утонченная деликатность. Иоанн Евгеник в службе Святому таким образом представляет его образ: “Радостностью и красотою нрава, красотою речи и святостью жизни он привлекал к себе всякого человека, как магнит — железо” 1). Иоанн Евгеник видел в Святителе как бы образ первого человека до грехопадения 2). Но приведем слова Георгия Схолария, который более полно рисует нам образ Святителя в панегирике ему: “Он был правосуднее, чем самое правосудие того требовало, ибо он не брал на себя изрекать суд и избегал шумных прений. Своей кротостью и своим человеколюбием он превзошел всех, отличавшихся сими добродетелями. Кто был доступнее его для всех, обращавшихся к нему? Кто добровольнее его отдавал себя на все полезное? Кто убедительнее его высказывал все, что должно было сказать? — и кто более его был готов на помощь ближнему? Кто был беззлобнее его против тех, которым случалось оскорблять его? Кто был более его чужд всякой зависти? Но он же самый, когда он находил причины заподозрить кого либо в ухищрениях против православного верования, — он отважно вступал в борьбу с красноречием противников и не давал торжествовать силе ложного учения. И вот почему его обвиняли в непомерной раздражительности, и вот отчего его возненавидели некоторые из приближенных к нему! Не вникая в его побуждения и движимые человеческими страстями, — они уязвляли этого великого мужа как своим молчанием, так и своими словами. О, сколько я выстрадал от безумной речи одного из них, дерзнувшего во время Соборного прения называть его, — Учителя Истины, — обольстителем, отвращающим от Истины!… Но этот великий отец наш кротко выслушивал злобные речи, ибо не искал превозносить себя и считал достаточною обороною против клеветы свою борьбу за Истину. Он помнил, что Сам Господь наш был оклеветан. Так переносил он поругания. И никто из нас, — о, стыд! — не предстал ему на помощь. И я сам, увы, — молчал. Но я не оберегал своей личности, а принужден был соображаться с обстоятельствами того времени… Затем, я сообщал блаженному Отцу мои соображения; он извинял меня, соглашался, — и готовился вновь подвизаться в предстоящей ему борьбе. Не сомневаясь в моих чувствах, он надеялся победить всех противников своих одною силою Истины. Он даже полагал, что я ему значительно содействовал в этом подвиге, — как бы Физей Ираклу, — но, конечно, одно только великодушие блаженного Отца могло приписывать мне такое важное содействие! Таковыми “чарами” Святой души и святой речи он воспробудил всю горячую мою любовь к нему. Но мы не приобщились бы достаточно познанию Истины, если бы он не посеял в нас первые ее семена своим учением и своими молитвами, в которых он часто испрашивал у Бога нашего оплодотворения, — и он, более чем кто – либо, пробуждал в нас рвение к Истине. Таким образом, он твердо привязал нас к себе, привлеченных к нему признательностью, — искренно в нас уверился, и доверился нам. “Мы не можем не скорбеть глубоко, что, утвержденные в этом истинном веровании, мы хранили молчание тогда, когда должно было говорить. Но мы испрашиваем милосердного прощения Божиего, которое врачует обуреваемых слабостями, свойственными человечеству, и которым по временам подвергались некоторые из знаменитых Учителей” 3).

Как сильно было влияние св. Марка на не совсем твердых в вере, свидетельствует Георгий Схоларий в том же слове: “Те, которые удержаны были при жизни твоей личным уважением к тебе, ныне восколеблются; одним словом, сколько бурь возникнет в умах и сердцах, увлеченных собственными побуждениями. Конечно, некоторые предпочтут, неся твои тяготы, идти неуклонным путем, но другие, увлеченные временными благами, совратятся” 4).

Глубокое отчаяние охватило всех любивших св. Марка при его кончине, такую любовь, такое влияние он стяжал! Об этом говорит тот же Георгий Схоларий в своем надгробном слове Святителю, из которого приведем еще одну выдержку. “Дела Церкви и нераздельной ее спутницы, святой Истины, как при тебе, так и по смерти твоей всегда сохраняемы Самим Богом; — но мы не услышим более твоей речи в наших совещаниях; не будем уже иметь в тебе советника во всех делах; — ободрителя в наших правых действиях; — не будем теперь торжественно поражать тех злобных людей, которые по зависти клевещут на наши верования, — теперь, когда могущество твоего влияния исчезло! Когда оно было с нами, — мы пренебрегали безумством противников нашего исповедания. Лишь ты один, хранивший в себе образец всего высокого, мог правильно оценить совершенство искусств, красоту речи, силу мыслей, правоту догматов, — и признавать их без зависти в других. Никто не чувствовал более меня твоего превосходства в таковых качествах, и, поэтому, могу ли я похвалиться в том, что весьма естественно, — что я более всех любил тебя, чтил и мучительно изнемогал, видя тебя болящим; страдал вместе с тобою; страшился предстоящего бедствия, — и что теперь, когда оно постигло нас, — я недоумеваю в моем отчаянии, что со мною будет теперь!” 5). И далее в своем слове, которое уже больше приводить не будем, Георгий Схоларий выражает свою безутешную скорбь, которая, кажется ему, что и саму землю сделала тяжелой и все исполнила тоской, и в которой он не видит просвета.

Подавленный скорбью постигшего бедствия, Георгий Схоларий не видел тогда, что Воскресение Церкви уже совершается, что Истина победит и что труды св. Марка не были напрасны, но подвиг его в борьбе за Православную Веру останется на вечные времена залогом всегдашней победы Церкви и Святой Истины. Не знал тогда Георгий Схоларий и того, что имя этого одинокого борца за Православие, над гробом которого он так безутешно скорбел, и его самого, Георгия Схолария, будет записано золотыми буквами в истории Церкви и что эти имена благодарная Церковь увенчает наименованием, которое драгоценнее всех титулов, всех санов и всех званий этого мира, именно — перед их именами будут писать слово ” С в я т ы е “:

С в я τ о й Марк митрополит Ефесский и с в я т о й Геннадий Патриарх Константинопольский.

Эту книгу закончим теми словами, которыми и Иоанн Евгеник заканчивает свой синаксарь святителю Марку:

“Молениями святителя Марка, Христе Боже, и святых Твоих всех Учителей и богословов Отцев, в Православном Исповедании во веки Церковь Твою сохрани!”

Святителю отче Марко, моли Бога о нас

ПОСЛАНИЕ XV ПРЕПОДОБНОГО МАКСИМА ИСПОВЕДНИКА

в котором находится рассуждение о понятиях естества (или существа) и Божественного Лица (или Ипостаси).

Поскольку мы неоднократно встречались в сочинениях св. Марка Ефесского с понятиями Божественного естества (или существа) и Божественного Лица (или Ипостаси), то мы сочли необходимым представить разъяснение этих понятий, иначе и те логические построения, особенно в “Силлогических Главах”, могут остаться не совсем понятными, между тем как уяснить различие между этими двумя понятиями является существенным.

Мы приводим именно 15-е послание св. Максима Исповедника, потому что из всех рассуждений в святоотеческой литературе о понятиях естества, как общей природы, и личности — ипостаси, как таковой, и их взаимоотношении, это сочинение преп. Максима Исповедника является наиболее полным и исчерпывающим. Мы приводим это послание не полностью, но приблизительно половину его, т.е. только то, что посвящено помянутым вопросам, ибо дальнейшая часть этого послания посвящена исключительно христологическим вопросам и стоит вне сферы нашей непосредственной задачи.

Предыдущее его послание (14-е) носит наименование — “догматическое”, но, как можно видеть (см. Минь. Греч. Сер. Патрол. т. 91, столб. 534, примеч. “а”), такое наименование ошибочно, и принадлежит именно 15-му посланию св. Максима Исповедника, которое, действительно, является догматическим, в то время как 14-е послание только случайно, и как бы мимоходом, затрагивает объяснение Кафолической Веры.

Послание это впервые переводится на русский язык, и мы перевели его, согласно изданию Миня: Migne. Patrologiae Cursus completus. Series Graeca, tom. 91, col. 544-553.

Послание XV преподобного Максима Исповедника

об общем и индивидуальном, т.е. о «существе» (ή оύαία) и «ипостаси» (ή νπόστασι) к Косьме, боговозлюбленнейшему александрийскому диакону.

Боговозлюбленнейшему Господину Косме диакону смиренный Максим (желает) радоваться!

Так как нами, действительно, было подвигнуто большое рассуждение касательно Божественного Воплощения, то, восприяв благочестие возвышенных догматов и приняв их как повод, ты попросил мое смирение, о, человече Божий, сказать: ч т о есть взаимное и общее, и ч т о — особое и индивидуальное, чтобы таким образом нам стало бы ясно все понятие соединения (двух естеств в лице Богочеловека). Я отнюдь не буду излагать свое (мнение), но то, чему я научился от Отцев, я передам, ничего не изменяя в их учении об этих предметах.

Итак, взаимное и общее, т.е. основное (как принцип), согласно Отцам, есть существо и естество, ибо, как они говорят, в отношении друг друга эти понятия являются тождественными. Индивидуальное же и особое — ипостась и лицо, ибо и эти понятия друг в отношении друга являются тождественными, согласно им (т. е. свв. Отцам). И раскрывая (это) Терентию, так пишет Великий Василий: “Если же и нам долженствует вкратце сказать, что мы думаем, мы скажем (о том), какое отношение имеет “общее” к “единичному” т.е. существо — к ипостаси. Ибо каждый из нас участвует и в общем понятии “бытия” (τоν είναι), и по индивидуальным чертам, свойственным ему, является тем, а не иным”. И опять он же в (послании) к Амфилохию, говоря о том же самом предмете, так говорит: “Существо же и ипостась имеют ту разницу, какую “общее” имеет к “единичному”, например, как понятие “живое существо” имеет отношение к понятью — “определенный человек “. И затем: “Те, кто говорят, что существо и лицо — одно и то же, должны признать, что различные лица — одно”. И опять, объясняя некое каноническое значение единосущие, он писал, уча: “Это же изречение исправляет также заблуждение Савелия 1): ибо оно отстраняет тождественность ипостасей и вводит совершенное понятие о лицах, так как ничто не может быть со-естественным по отношению к самому себе, но — в отношении другого. Поэтому (это изречение) — хорошо и благочестиво, оно различает особенности ипостасей и утверждает полную тождественность естества”. И затем во втором (послании) к Неокесарийцам он учит, говоря: “Ибо также можно заметить, что как не исповедующий общности существа впадает (такой) в многобожие, так и не приписывающий индивидуальных свойств Ипостасям отводится в иудейство”. И еще в тех (словах), которые он составил для подписи Евстафию Армянскому, он выразительно являет это в писании: “Поэтому подобает открыто исповедать, что они веруют согласно словам, выраженным нашими Отцами в Никеи, по здраво выраженному понятию в этих словах. Ибо есть такие, которые даже в этом Символе Веры извращают понятие Истины, и по своему желанию нарушают смысл слов в нем. Например, вот и Маркелл 2) нечестиво осмелился, согрешая в отношении Ипостаси Господа нашего Иисусa Христа, и толкуя Его как только “Слово”, утверждать будто он оттуда (т. е. из Символа Веры) принял принцип (τάς αρχάς), дурно толкуя значение “единосущия”. И некие из нечестия Ливийца Савелия 3), понимая ипостась и существо как одно и то же, отсюда берут материал для созидания своей хулы, — из написанного в Символе: “Кто говорит, что Сын Божий — от различной сущности или ипостаси, анафематствует того Святая и Кафолическая Церковь”. Ибо они (т. е. свв. Отцы) не сказали, что существо и ипостась — одно и то же. Ибо если (эти) изречения являют одно и то же понятие, то какая была бы нужда в каждом из них в отдельности? Но, очевидно, так как были отрицающие, что от одного естества (в оригинале письма св. Василия Великого: — “от существа Отца) — Сын, другие же (утверждали), что (Сын Божий происходит не от Отца, но) — от некой иной ипостаси, то, таким образом, и то и другое, как чуждое церковному суждению, они отвергли. После того, как они явили свое суждение, они сказали, что Сын — от естества Отца, не прибавляя далее, что — “и от Ипостаси”. Отсюда то (т. е. первое суждение) положено, чтобы упразднить лукавое суждение, а это (т. е. второе суждение) является возвещением спасительного догмата”.

Согласуясь же с сим и Григорий, наименованный по Богословию, в первичном Богословском Слове 4) так являет это, говоря: “Когда же говорю о середине, говорю истину, которую одну только хорошо иметь в виду, отвергая как и неподобающее смешение, так и более неестественное разделение. Ибо (в первом случае) из страха многобожия, сократив понятие о Боге в одну Ипостась, оставим у себя одни голые имена, признавая, что один и тот же есть и Отец и Сын и Святый дух. И немного далее еще: “Должно — и одного Бога сохранить (т. е. веру в одного Бога) и Три Ипостаси, т.е. Лица исповедовать, и каждую — с личным свойством. Сохраняется же, по моему разумению, единый Бог (т. е. вера в единого Бога), когда к единому Виновнику возводятся Сын и Дух, но не сочетаются и не смешиваются (с Ним): и то согласно одному и тому же, назову так, движению и воле и тождественности существа. Три же Ипостаси — когда не замышляется никакое сочетание или растворение или смешение, вследствие чего возвеличением Одного более, нежели это должно, не оказалось бы разрушенным все”. И еще в Прощальном Слове: “Веруем в Отца и Сына и Святого Духа: единосущных и единославных, во имя Которых и крещение имеет совершение. Видишь, посвященный, то (что является) отрицанием безбожия и исповеданием Божества. И таким образом мы восстанавливаемся к правильному разумению Того, Кого возвещаем Единым по естеству, и Неразделимым в поклонении: Эти же Три — (называются) Ипостасями, т.е. Лицами”. Α вот также и в Слове на Светы 5) это говорит он: “Скажу о Боге: вы просветились и Единым и Троичным Светом, согласно личным особенностям, т.е. Ипостасям, если кому угодно назвать — Лицам [ибо совершенно не будем спорить о названиях, пока не приведем слова для объяснения смысла (их)]; Единым же — согласно понятию существа, т.е. Божества. Такую симфонию божественных догматов показали богоглаголивые Отцы наши Григорий и Василий, ясно именуя естество — существом, как общее и взаимное, а Лицо (именуя) Ипостасью, как индивидуальное и особое; ни в коем случае не смешивая изречения этого понятия, чрез нарушение и смешение их друг в отношении друга. Ибо движимые одним и тем же Духом, они преподали народам правое исповедание Веры. Ты найдешь согласующимися с ними и всех тех, которым по благодати Духа было вверено правление Церкви, учащих это правое понятие благочестивой Веры, и совершенно ничем не уклонившихся от этого суждения.

Построение от природы свойственных понятий, показывающее, что ничто не бывает одним и тем же с другим в отношении и существа и ипостаси, но эти вещи или существом представляют — одно, но тогда они различны no ипостаси, или же — они по ипостасям, но тогда совершенно различны по существу.

Если же существо и естество есть одно и то же, и лицо и ипостась (в свою очередь) — одно и то же, то ясно, что (существа) друг в отношении друга единоестественные и единосущные — совершенно гетероипостасны друг в отношении друга. Ибо в отношении и того и другого, имею в виду — естество и ипостась, ничто из существующего не бывает одним и тем же в отношении другого. Поэтому, те, которые соединены друг в отношении друга согласно одному и тому же естеству или существу, т.е. — сущие одного и того же существа и естества, отнюдь, не являются соединенными в одной и той же ипостаси или лице, т.е. отнюдь не было бы возможным им иметь одно и то же лицо и одну ипостась; и те, которые соединены согласно одной и той же ипостаси или лицу, совершенно невозможно, чтобы были соединенными согласно одному и тому же существу или естеству, т.е. отнюдь не значит, чтобы они являлись одного и того же существа т.е. естества. Но соединенные согласно одному и тому же естеству или существу, т.е. являющиеся одного и того же существа или естества, между собою отличаются ипостасями или лицами, как это бывает в отношении Ангелов и людей и всей видимой твари в облике и роде. Ибо Ангел от Ангела, и человек от человека, и вол от вола, и собака от собаки, отличаются в отношении лица, а не — естества или существа. Дерзнет ли слово сказать больше: так, в отношении самой Первой, Безначальной же Творительной Причины (всего) сущего мы наблюдаем то же в отношении друг друга — Существо и Ипостась; действительно, мы познали едино Существо и Естество Божества, сущего в Трех Ипостасях, различаемых Друг от Друга индивидуальными свойствами, и Три Ипостаси в одном и том же Существе и Естестве Божества. Ибо Единица в Троице, и Троица в Единице является Поклоняемое нами: Отец и Сын и Дух Святый — единый Бог; хотя Сын не есть Отец, но То, что — Отец; хотя Дух не есть Сын, но То, что — Сын; ибо во всем каков — Отец, таков — Сын, кроме нерождения (ибо Он — рожден); и во всем каков — Сын, таков – Дух Святый, кроме исхождения (ибо Он исходен). Свойствами — нерождения или рождения или исхождения не разделяется на три неравные или равные существа и естества единое Естество и Сила невыразимого Божества, но (этими свойствами) характеризуются Лица или Ипостаси, в которых — или именно κ а κ — существует единое Божество, т.е. Существо и Естество. Также и те, которые соединены согласно одной и той же ипостаси или лицу, т.е. являющиеся одной и той же ипостаси и единого полного лица, различаются понятием существа или естества, как это бывает в отношении человеческой души и тела и тех, которые существуют одинаковыми по ипостаси ради их взаимного сочетания. Ибо они не являются единосущными в отношении друг друга.