Доклад доцента Московской Духовной Академии Н. И. Муравьева «Пятисотлетний юбилей автокефалии Святой Русской Православной Церкви»

Ваши Святейшества, Ваши Высокопреосвященства и все досточтимое Высокое Собрание!

В текущем 1948 г. исполняется пятьсот лет от того исторического акта, когда Собор русских святителей поставил во главе управления Русской Православной Церкви своего русского митрополита, и эту практику поставления и самостоятельного церковного управления положил совершать на Руси и впредь. Такое крупное церковное событие, признанное в свое время Константинопольскою Церковью и другими восточными патриархами, было не случайным явлением и имело глубокое влияние на церковную и политическую жизнь Московской Руси. Фактическая независимость Русской Православной Церкви имела место в 1448 г., т. е. почти через пятьсот лет после принятия русским народом христианства. Весь этот длительный пятисотлетний период являлся подготовительным временем к полному установлению церковной автокефалии. В течение данного периода Русская Православная Церковь создала в себе условия, которые были необходимы для образования из себя особого целого, или так называемой автокефальной поместной Церкви и которые логически следовали из самой сущности зависимости ее от Святой Константинопольской Матери-Церкви.

Во дни святого равноапостольного и великого князя Владимира христианство пришло на Русь из Константинополя. От Святейшего престола Константинопольского патриархата были приняты первые иерархи, вероучение, церковно-богослужебный порядок и все те идеи византинизма церковно-политического значения, которые являлись характерными особенностями церковной жизни Константинопольской Церкви.

Вышеуказанные отношения между Церковью-Матерью и Церковью-Дочерью должны были немедленно вылиться в полное подчинение Русской Православной Церкви Константинопольскому патриархату. По основным началам церковного устройства, говорит проф. Павлов, установившимся еще в первые три столетия христианства и потом неоднократно подтвержденным на соборах, происхождение одной Церкви от другой необходимо сопровождалось тем юридическим последствием, что первая, как бы колония (ecclesia filialis) становилась под власть последней, как своей митрополии (ecclesia matrix, μητρόπολις) без согласия которой, выраженного формально или фактически, власть эта не могла прекратиться¹. Это, во-первых. Во-вторых, каноническая основа власти Константинопольского Патриарха над Русскою Православной Церковью, по неверному объяснению византийских толкователей, лежало в 28 правиле Халкидонского Собора, благодаря которому константинопольской патриаршей власти якобы были подчинены все земли, лежащие севернее Фракии, в которых было введено христианство. В-третьих, эта же зависимость покоилась на созданной византийским церковно-государственным правом теории о значении византийского императора, как правителя христианской миродержавной Римской империи, помазанника Божия и верховного покровителя Вселенской Церкви во всех ее частях, где бы они ни находились (т. е. хотя бы и за пределами империи). С точки зрения этой же теории, Константинопольский Патриарх есть “общий отец, свыше от Бога поставленный для всех повсюду находящихся христиан”².

Что касается 28 правила IV Вселенского Собора, то оно отпадает, как не относящееся к Русской Православной Церкви, после прекрасного анализа и толкования его, данных проф. С. В. Троицким!³. Сила и значение церковно-политического византийского права основана не на канонических началах, не на поставлениях св. отцов на Вселенских Соборах, а поэтому не может быть принимаемо, как обязательное Вселенскою Церковью; к тому же это право имело силу только в пределах Византийской империи и не относилось к народам других стран. Таким образом, с точки зрения канонической подчинение Русской Православной Церкви Константинопольской Матери-Церкви покоилось только на канонических основах первого пункта. Но в то отдаленное время, когда русское церковное общество не имело высоких канонических познаний, все эти три пункта признавались Русской Православной Церковью полностью; по крайней мере, против них со стороны ее не было официальных возражений. По смыслу церковных канонов, церкви новооснованные не вдруг могли получать твердый порядок в своем управлении. Но с течением времени и они делались самостоятельными⁴. Необходимо какое-то время для духовного созревания Церкви-Дочери, в течение которого она обязана была находиться в юрисдикции Церкви-Матери. Продолжительность такого периода весьма неопределенна, она зависит от духовных дарований новопросвещенного народа и от других условий церковно-политического характера. В применении данных принципов к Русской Православной Церкви замечается, что пора независимости ее могла быть гораздо ранее той, которая фактически имела место, так как духовное созревание ее развивалось весьма успешно. По документальным историческим данным, власть Констинопольского Патриарха над Русской Православной Церковью была очень ве и чрезвычайным важным актом зависимости являлось пра-во патриарха назначать и поставлять митрополита на Русь. Вторым весьма существенным правом Константинопольского Патриарха было право высшего суда над русскими митрополитами по жалобам и обвинениям против них клириков и русских князей. В-третьих, немаловажную черту зависимости Русской Церкви от Византийского Патриарха составляла дань, взимаемая с русского митрополита, размеры которой определить трудно по недостатку исторических свидетельств. Выраженная в таких конкретных формах зависимость Русской Православной Церкви от Святейшего Константинопольского престола со временем не только не ослабевала, но чем ближе дело подвигалось к XV столетию, ко временам установления фактической независимости Русской Православной Церкви, тем ревнивее оберегали константинопольские патриархи и Византийская империя свое право высшего управления Русскою Православною Церковью. Такая практика их стояла в тесной зависимости от той бурной и угрожающей политической ситуации, которая складывалась вокруг Византийской империи, в связи с напором на нее турок. Одновременно с этим молодое Русское государство, воспитываемое все возраставшей духовно Русскою Православною Церковью, быстро укреплялось, формировалось и выдвигалось на мировую арену. Церковно-исторические факторы исследуемого периода истории Русской Православной Церкви с течением времени все тверже и настойчивее требовали личного и наиболее близкого участия ее главы не только в церковных, но и в гражданских делах русского народа и государства. Наиболее болезненно переживалось это переплетение разных интересов Матери-Церкви и Церкви-Дочери во второй половине исследуемого периода, ближе к XV столетию, когда можно было отмечать почти полную дезорганизацию церковного управления Святейшего Константинопольского престола, в связи с последними трагическими днями Византийского государства.

Русская церковная история на протяжении изучаемого времени изобилует достаточными примерами, иллюстрирующими зрелость Церкви в деле церковного управления и постепенного возрастающего в ней искания своих канонических прав на независимость. К таким исканиям следует отнести проявлявшийся сначала редко, а потом чаще протест против замещения Русской митрополии митрополитами-греками, назначаемыми из Константинополя. На первых страницах истории Русской Православной Церкви такая неканоническая практика назначения митрополита оправдывалась духовно-нравственным неокрепшим состоянием новообращенного народа и естественным отношением Церкви-Дочери к Церкви-Матери. Не возражая принципиально против установившегося общего порядка зависимости в церковном отношении от Константинопольского Патриарха, русские рано стали искать у себя права избрания и поставления своего русского митрополита на основании известных церковных канонов⁵. Это явление обусловливалось также поместными церковными и гражданскими обстоятельствами. Так, в Киевский период русской церковной истории имеются два отдельных исключительных случая, когда Собором русских святителей самостоятельно без сношения с Константинопольским Патриархом были поставлены митрополиты из русских — св. Иларион и Климент Смолятич, оба, по свидетельству исторических памятников, являются людьми высокообразованными и ревнителями православия. Святительство св. Илариона (1051) не ознаменовалось никакими проявлениями неудовольствия или возражениями со стороны Константинопольского патриархата. Видимо, последний признал законность и правильность постановления на Русскую митрополию св. Илариона. Второй случай — возведение на Русскую митрополию Климента Смолятича вызвало вокруг себя большие волнения и разногласия у нас, на Руси, по вопросу законности его поставления, а также противодействия со стороны Константинопольского Патриарха. Климент Смолятич занимал кафедру с небольшими перерывами в продолжение девяти лет (1147—1155). Так как он не признавал власти Константинопольского Патриарха и Патриарх не признавал его законности, то значит в его правление Русская Церковь находилась в расколе с Церковью Греческого⁶. По изысканиям проф. Голубинского, самостоятельное поставление на Русскую митрополию Климента Смолятича было делом великого князя Изяслава Мстиславича. Оно составляет его личную попытку отделиться в церковном отношении от Константинопольского патриархата. Не имея крепких оснований в недрах самой Церкви Русской, эта попытка потерпела неудачу. Случаи самостоятельного избрания на Русскую митрополию из русских участились.—— в монгольский период. К ним следует отнести поставления митрополитов Кирилла III (1247—1280), св. Митрополита Петра (1308—1326) и св. Митрополита Алексия (1354—1378). Историческая характеристика деятельности указанных митрополитов исключительно высокая: они были выдающимися и государственными деятелями, и заметно выделялись из однообразного и посредственного ряда митрополитов-греков. К этому времени Русская Православная Церковь, значительно окрепшая, нуждалась в руководстве своих отечественных святителей, глубоко понимавших исторические очередные задачи Церкви. В силу этого церковные и государственные люди XIV и XV вв. были заинтересованы в избрании своего митрополита. Таковые возросшие стремления Русской Православной Церкви диаметрально расходились со взглядами Константинопольского патриархата по этому вопросу. Эти взгляды Святейшего Константинопольского престола не были обоснованы канонически, но они коренились в кодексе византийского церковно-государственного права, отражавшего в себе сложившуюся исторически теорию верховной власти божественных самодержцев и величия патриархов, простиравших свою власть на христиан и вне пределов Византийской империи. Согласно этому церковно-государственному закону Византийской империи, императоры строго наблюдали за тем, чтобы Русь не выходила из церковного подчинения ей. Так, Константинопольский Патриарх Филофей по поводу поставления на Русскую митрополию св. Алексия пишет русским князьям, “что и мы после обычного тщательнейшего расследования нашли совершенно справедливым и согласным с свидетельством о нем (Алексие)… то мы, хотя это вовсе необычно и не безопасно для Церкви, основываясь на таких достоверных и согласных свидетельствах, и на добродетельной богоугодной его жизни, рассудили, да будет так к одному — кир Алексию. Но отнюдь не соизволяем и не полагаем, чтобы впоследствии и кто-нибудь другой из обитающих в России был там архиереем; напротив пусть поставляется туда только из сего богознаменитого и богопрославленного и благоденственного Константинополя муж “представляющий лицо, кафедру и все права нашей мерности”, т. е. Патриарха, которого сам Бог поставил… предстоятелем всех по всей вселенной находящихся христиан, попечителем и блюстителем их душ”, от которого “все зависят, как общего отца и учителя”⁷.

Такое абсолютистское учение о церковной власти Константинопольского Патриарха, изложенное в послании Филофея, не было только теорией. Оно ревностно воплощалось в жизнь Русской Православной Церкви, и тем сильнее предлагалось к осуществлению, чем мрачнее слагалась для Византийской империи политическая обстановка. Встречаясь с законными и естественными требованиями в вопросе церковного управления Русской Православной Церкви об избрании на Руси митрополита из русских, указанная практика константинопольских патриархов порождала великие “церковные соблазны”. К таким соблазнам, еще не виданным в истории, относится церковная смута, или, по выражению летописца, “замешательство” на Русской митрополии, начавшееся после смерти св. Митрополита Алексия и окончившаяся при Митрополите Киприане, продолжавшаяся всего 12 лет. За это время константинопольские патриархи, вопреки своим убеждениям поставлять на Русскую митрополию только природного грека, поставляли и посылали на Русь в одно и то же время и своего представителя и рекомендованных и нерекомендованных лиц от Московского и Литовского княжеств. Такие беспорядки в церковном управлении взволновали русских, и все, по выражению одной грамоты, “разъярилось на Вселенскую Церковь”, так что нанесены были многие обиды с прибавлением насмешек, глумления и ропота⁸. По поводу данной церковной смуты исследователь ее проф. Голубинский замечает, “когда видишь, что на целую церковь люди смотрят как на игрушку, то невольно овладевает тобою страшная грусть”⁹.

Проблема церковного управления Русской митрополией не была решена в этот раз. Через 42 года от вышеуказанной святительской смуты, после смерти Митрополита Фотия (1431), еще с большей силой вспыхнул мятеж на Русской митрополии, осложнившийся под конец весьма соблазнительным и недопустимым явлением — назначением на древний Киевский и всея Руси митрополичий престол митрополита-униата. Последний был назначен Константинопольским патриархом-униатом Иосифом II вместо избранного на Руси и представленного Патриарху для поставления епископа Рязанского Ионы. Такое отношение было не только оскорбительным по отношению к великой и заслуживающей уважения Русской митрополии, но было дерзкою и страшною попыткою императора византийского и Патриарха Константинопольского, перешедших в унию, предать и Русскую Церковь римскому папе. Благодаря стойкости и ревности к православной вере русских эта попытка не удалась, но она была последним и убедительным аргументом для срочной реорганизации церковного управления в Русской Православной Церкви на основании канонов и соответственно назревшим историческим задачам ее.

Другим чрезвычайно ‘важным церковно-историческим фактором, обусловившим независимость Русской Православной Церкви, следует признать ее высокий внутрен-ный рост. К XV столетию она переросла тот возраст неустойчивости и несовершенства, который свойственен был Церкви-Дочери, находившейся под руководством и под опекой Церкви-Матери, Святой Константинопольской Церкви.

Христианство пришло на Русь из Византии в X в. от Святой Вселенской Соборной Апостольской Церкви. Оно принято было из неповрежденного ересью источника с древнехристианскими догматами, апостольскими и соборными правилами, древнехристианскою богослужебною практикою, с чистыми христианскими принципами нравственности, богоучрежденной иерархией и восточной аскетикой. Оно принесло нам письменность и большое духовное наследие великой христианской византийской державы. Получив в достаточной степени духовных сокровищ, русский народ не имел в достаточном количестве учителей. В дальнейшем почти единственным проводником византийской культуры на Руси оставался митрополит-грек. Русский народ с первых дней был предоставлен самому себе, и сам вырабатывал методы усвоения христианского вероучения, нравственности и начатков византийской гражданской культуры. Единственной школой, где наши предки получали подобные знания, была Русская Православная Церковь. Посеянные на Руси семена Христовой веры пали на благодатную почву высокодаровитого и имеющего особое глубокое религиозное чувство русского народа. В самом деле, почти непосредственно за принятием христианства мы наблюдаем среди русского народа особенную жажду, с какою впитывал он в себя христианство, грамотность и другие светские науки, принесенные с христианством. О таком особом одушевлении русских писал в Окружном послании Константинопольский Патриарх Фотий. Он имел случай наблюдать крещение русских из армии кн. киевских Аскольда и Дира. Эти прославленные и в жестокости и скверноубийстве называемые Руссы… “до такой степени разгорелись желанием и ревностью веры, что приняли епископа и пастыря и лобызают верования христиан и с великим усердием и прилежанием”¹⁰. Киевский период, к сожалению, не оставил нам достаточных документальных данных о действительной степени христианской культуры на Руси, но и то, что осталось, говорит за правильное и возвышенное усвоение христианства. Св. Митрополит Иларион “муж благокнижен, и постник”, Митрополит Климент Смолятич “книжник и философ” являются яркою иллюстрацией высокого восприятия христианства среди новопросвещенных русских людей¹¹. Особое значение в церковно-религиозном отношении имел Киево-Печерский монастырь. Это был, без сомнения, столп и борец за православие, христианскую жизнь, культуру и русскую народность. Киево-Печерский патерик, подробно и художественно воспроизводящий высоту нравственных подвигов великих русских подвижников, был блестящим документом, удостоверяющим глубокое понимание русским народом христианского учения; недаром эта книга была одною из любимых нашего народа, а сам Киево-Печерский монастырь — как бы своего рода обетованной землей, куда стекались со всего нашего отечества ищущие духовных радостей, утешения и просвещения. Уже одно то, что Киевская Русь со своими святынями и ученостью долгое время в Московском государстве предносилась, как идеал, красноречиво говорит о ее богатых культурных наследиях. Еще большим доказательством духовной зрелости Святой Русской Церкви служили многочисленные святые подвижники XIV в. С.-Восточной Руси. Этот почти необитаемый огромный лесной массив являлся своего рода русской Фиваидской пустыней, где в жизни осуществлялись великие принципы христианской нравственности. Среди сонма этих молитвенников за Вселенскую Соборную Апостольскую Церковь, русский народ и государство возвышались особо св. Митрополит Петр, Алексий, св. Стефан Пермский — апостол зырянского народа и великий подвижник и молитвенник Преподобный Сергий Радонежский, который объединил в себе своею жизнью, подвигами, деятельным трудом все лучшие помыслы и стремления русского народа.

Эти славные страницы величия Русской Православной Церкви не только всегда стояли пред очами нашего русского церковного общества XV в., но именно в это время начинали слагаться в строгую систему религиозно политического характера. Мы имеем в виду знаменитую теорию о Третьем Риме, окончательно получившую свое блестящее выражение в начале XVI в. в посланиях старца Елеазарова монастыря Филофея, философски освещающих церковные, гражданские и международные события того времени. Исследователь жизни и творений старца Филофея проф. В. Н. Малннин пишет: “Нужно, чтобы сама жизнь, совокупность исторических условий данной эпохи давала необходимый материал и повод для такого рода построений”¹². Вот именно этим материалом предшествующей Филофею эпохи и бы то церковно-историческое сознание величия и духовной зрелости Русской Православной Церкви, которое, будучи поставлено в связь с мировыми событиями (падение Константинополя, Флорентийская уния), отразилась в вышеуказанной величественной теории. Все это указывало нашему церковному обществу XV в., что период опеки над Русской Церковью прошел, что наступило время спокойного самостоятельного и независимого ее существования.

Третьим важным историческим фактором, несомненно оказавшим влияние на процесс образования независимости Русской Православной Церкви, явилась заканчивающаяся организация Русского государства и ликвидация татарского ига и удельной системы. Вследствие тесного единения Церкви и государства того времени внутриполитические государственные задачи и международные события того времени требовали непосредственного участия в государственных делах русского митрополита. Самостоятельному Русскому государству, увеличивающемуся в своей мощи, казалось неуместным быть в церковной зависимости от Византийского Константинопольского престола: независимому государству естественно соответствует независимая Церковь.

Совокупность вышеуказанных церковно-исторических факторов приводила к строго-логическому заключению о своевременности и необходимости церковной автокефалии. В древнерусских церковных памятниках того времени не находится готовой ярко выраженной мысли или строго выработанной теории об исторической необходимости независимости Русской Православной Церкви. Среди русских образованных людей той эпохи не было специалистов по каноническому праву в современном понимании этого слова. Однако же весь исторический процесс образования автокефалии Русской Православной Церкви в своих деталях обнаруживает присутствие вполне осознанной идеи церковной независимости. Осуществление этой идеи на Руси шло весьма осторожным дипломатическим путем. Высокое уважение к Святейшему Константинопольскому престолу, воспитанное в народе русском со времени св. князя Владимира и трагичность переживаемых им дней гибели Византийской империи, диктовало в переговорах избегать всяких намеков, ведущих к какому бы то ни было разрыву отношений и заставляло достигать желаемых результатов путем обоюдного согласия, миром.

Итак, с исторической точки зрения независимость Русской Православной Церкви была безусловно подготовлена: к этому решению приводили ее как политическая зрелость русского национального государства, тесно связанного с Церковью с самого начала своего существования, так и крайнее падение церковного руководства со стороны переживавшего кризис Константинопольского патриархата. С другой и главной стороны Русская Православная Церковь за этот долгий период времени, будучи верной дочерью Константинопольской Матери-Церкви, достаточно духовно возросла, и сама выработала в себе высокие достоинства, необходимые для самостоятельного управления. В половине XV столетия внутренняя и внешняя церковно-политическая обстановка сложилась так, что полная автокефалия Русской Православной Церкви явилась естественным и необходимым выводом.

Обращаемся к изучению истории образования церковной самостоятельности Русской Православной Церкви, как она отразилась в исторических документах.

Период, в который практически Русская Православная Церковь предпринимала соответствующие мероприятия по осуществлению своей автокефалии, обнимает собою от 1431 г., года смерти Фотия, Митрополита Киевского и всея Руси, до 1448 г., когда Собором русских святителей был поставлен первый автокефальный митрополит. Этот короткий промежуток времени в 17 лет совпадает с последними днями существования Византийской империи. Последними Византийскими императорами были: Мануил, Иоанн и Константин Палеолог (1391—1453). При них вся Византийская империя под напором турок сосредоточивалась почти в одном городе Константинополе. Не имея в сущности никаких шансов на успех обороны, они всеми имеющимися у них средствами старались отдалить окончательное падение когда-то славной и богатой культурными ценностями мировой державы. Одним из наиболее верных и надежных средств к спасению остатка великой империи императоры считали помощь могучего в то время духовного и светского владыки Западной Церкви римского папы. Таковая помощь могла быть получена только благодаря унии с католической церковью или, вернее, благодаря измене православию, так как говорить о каких-либо условиях со стороны византийских императоров было невозможно. Они судорожно ухватились за это средство и для осуществления его воспользовались самым широким образом предоставляемым им церковно-государственным византийским правом власти в делах церковных. Во-первых, они, подготовляя унию, возводили на Константинопольский патриарший престол патриархов-униатов, совершенно не считаясь с канонами и голосом Константинопольской Церкви. Результатом такой практики на Святейший Константинопольский патриарший престол с 1410 г. до падения Константинополя (1453), т. е. в течение 42 лет назначались патриархи-униаты: Евфимий (1410—1416), Иосиф II (1416—1439), участвовавший на Флорентийской унии и подписавший ее, Митрофан (1440—1443), ревностный униат и гонитель православных, Григорий Мамма (1445— 1450), убежавший из Константинополя в Рим¹³. Московская дипломатия, пристально наблюдавшая за развертывающимися событиями на Востоке, определяла такое явление “как разгласив Церкви Божией”¹⁴. Как известно, данные стремления к церковно-политическому союзу с папой закончились Флорентийской унией (1439), в которую еще бы немного была втянута ловким маневром римского папы и Русская Православная Церковь. Во-вторых, нервозная деятельность византийских императоров в церковном управлении нарушила окончательно наладившуюся было линию церковных отношений с Русской митрополией. Их явное соблазнительное вмешательство в назначение русских митрополитов, определенное задачами церковной унии и пополнением своей истощенной казны, породило открытые протесты на Русской митрополии. Так, еще великий князь Московский Василий Дмитриевич, угадывая в современных ему церковных событиях императорскую руку, говорил: “Мы имеем Церковь, но царя не имеем”. Более откровенно об этом заявляли-в 1416 г. западные епископы при возведении на митрополичью кафедру Григория Самвлака: “Не можем без отвращения сносить насилия, какому подвергается Церковь Божия от императора…”¹⁵.

В изучаемое время указанная тактика в церковных делах византийских императоров породила на Русской митрополии “смуту”, превосходящую по своей силе и результатам то церковное “замешательство”, которое имело место 12 лет после смерти св. Митрополита Алексия. Так, после смерти Митрополита Фотия неожиданно для всех назначается Митрополитом Киевским и всея Руси ставленник Литвы Митрополит Герасим. Он не явился в Москву, но вел себя, как Митрополит всея Руси. Мало того, он был активным деятелем по подготовке к унии и находился в тесной переписке с папой Евгением¹⁶. Если бы не скорая трагическая смерть его (1435), то его назначение и деятельность произвели бы жестокую смуту. Таковой смуты не избегла Русская Церковь. Вместо избранного Собором русских святителей епископа Ионы на митрополичью кафедру всея Руси на Москве патриархом-униатом, вопреки желанию русского и литовского церковного общества, назначается явный активнейший и убежденный униат-грек Исидор. Своим деятельным участием на Флорентийском соборе он едва не “поддал и не подчинил” Русскую митрополию римскому папе.

Таково было состояние Святейшего Константинопольского престола и его отношение к своей Дочери-Церкви в половине XV в. Оно сводилось к двум положениям, с которыми считалась русская церковная и государственная власть: 1) Константинопольский патриархат официально сам “покачнулся” в сторону папы и 2) туда же, как это явно обнаружилось, хотел вовлечь против воли и желания Русскую Православную Церковь. Эти положения были убедительным доводом и непосредственным поводом к установлению давно созревшей исторически и канонически независимости Русской митрополии.

За этот же короткий семнадцатилетний период, полный драматических событий во внешней и внутренней церковно-политической жизни, Русская Православная Церковь была весьма озабочена замещением вдовствующей после смерти Митрополита Фотия митрополичьей кафедры на Москве и вообще вопросом церковного управления в связи с вышеуказанными событиями в Константинопольской Церкви.

Всю деятельность Русской митрополии в этом направлении можно разделить на две небольшие половины, соответственно тем целям, каковыми задавалась она при решении своей исторической задачи. Первая половина захватывает время до прибытия в Москву Митрополита-униата Исидора (1436) и вторая — после него.

В первую половину мероприятия Русской Православной Церкви сводились к тому, чтобы иметь на митрополичьей кафедре в Москве только своего русского митрополита, как того требовали ее церковно-исторические задачи и задачи возрожденного национального русского государства. Исторические памятники этой половины не позволяют утверждать, что Русская митрополия искала учредить у себя автокефалию. По примерам прошлого великий князь Московский старался сначала провести на митрополичий Московский престол только своего кандидата, избранного Собором русских святителей. В позднейших грамотах великого князя Московского (1441 — 1451), заготовленных им по вопросу учреждения автокефалии, излагается обстоятельно история посольства в Константинополь избранного на Соборе русских святителей Рязанского епископа Ионы для поставления его на Киевскую митрополию. В этой грамоте ни одной строкой не обмолвились о действительном положении патриархата, а между тем там патриарший престол давно уже занимал униат Иосиф II. Он отказал в поставлении епископу Ионе и назначил вместо него на Русскую митрополию Исидора гречина многим языкам сказатель и книжник”¹⁷. Одновременно с этим Патриарх Фотий будто бы обещал епископу Ионе митрополию после Митрополита Исидора. В устах униата такое обещание было равносильно отказу, исполненному иронией. Об этом посольстве мы узнаем, как сказано выше, только из позднейших княжеских грамот. Какие грамоты посылались с самим епископом Ионой и что в них писалось, мы не знаем.

Посольство это возвратилось с новым митрополитом, которого “и преже убо и не хотехом его прияти, яко не по нашей воли, ни по прошению нашему прииде к нам”. По словам вел. кн. Василия Васильевича, Митрополит Исидор встретил неласковый прием и лишь только “за царского посла моление и за Святейшего Патриарха благословение, а за оного сокрушение и многое покорение и челобитие, едва приахом его”. Принимая во внимание пример великого князя Дмитрия Ивановича Донского, не принимавшего назначенного на Русскую митрополию Митрополита Киприана и другие подобные в истории случаи, можно считать за достоверные вышеприведенные слова великого князя Василия Васильевича, рисующие картину встречи Митрополита Исидора. Митрополит оказался весьма искусным и ловким авантюристом. Он сумел не только войти в доверие, но и, вероятно, расположить к себе великого князя. На Флорентийском соборе он подписал унию с Римом, совершенно бесполезную для Византийской Церкви и империи, но очень опасную и страшную для Вселенского Православия и Русской Православной Церкви. Это был ловкий политический прием Ватикана по отношению к Русской Православной Церкви. Если византийский император, подписывая унию на Флорентийском соборе, еще питал слабые надежды на папскую помощь, то папа Евгений IV и Митрополит Исидор совершенно трезво смотрели на совершающиеся события в Константинополе; предотвратить их было нельзя, да у папы и не было сил. Прибывши в Москву, Митрополит Исидор непосредственно приступил к осуществлению подчинения Русской Православной Церкви папе. Об этом говорит образ прибытия его как “кардинала и легата от ребра апостольского”, а также первые дерзкие выступления.

Единичное выступление его на Флорентийском соборе без соборного на то согласия русских святителей, вероломное и полное предательство православия являлось таким ярким и бесцеремонным попранием канонических основ Церкви, таким оскорблением для русской иерархии и паствы Русской Церкви, а опасность подчинения римскому папе была так велика и близка, что высшее русское общество некоторое время находилось в каком-то подавленном состоянии. Вскоре же русские святители и великий князь Василий Васильевич низвергли униата-митрополита, но его соблазн совершил коренной поворот в церковно-политическом сознании русского общества изучаемого времени. За короткое время это был второй случай, вызванный нарушением правильного руководства Константинопольским патриархом Русской митрополии. Еще многие русские исследуемого времени помнили двенадцатилетнее “замешательство” на Киевском митрополичьем престоле после смерти св. Митрополита Алексия. Тогда для всякого неискушенного в церковных делах было ясно, что церковное управление в Константинопольском патриархате находилось в крайней степени расстройства. Пользуясь этим замешательством, по свидетельству Никоновской летописи, католическая церковь засылала свое посольство на Русь с предложением отколоться от греков и соединиться с Римом¹⁸. Не прошло с того времени и сорока двух лет, как обрушилось на Русскую Православную Церковь подобное же “замешательство”, но только в большей степени с более крупными результатами и, главным образом, шло из Рима через греков. Униат-митрополит Исидор путем искусной дипломатии едва “не подца и не поработи нас под отлученную многих ради ересей святыми богоносными отцы римскую церковь и римского папу”¹⁹. Таким отношением к своей Русской митрополии Константинопольский патриархат, находясь сам в несчастных условиях, окончательно дискредитировал себя в глазах ревнителей православия русского народа. Русские составили после этого убеждение, что у греков погибло истинное благочестие веры. Вывод был слишком широк и не совсем правилен, так как униатством заражены были императоры и патриархи. Что же касается большинства народа и Святой Афонской горы, то там крепко отстаивалось древнее Православие. Во всяком случае, в условиях того времени русские люди, имея на руках документальные данные, имели право так говорить и думать, а главное такое убеждение оказало сильное влияние на дальнейшее направление работы по установлению нормального церковного управления в Русской Православной Церкви. После описанных событий и здравой оценки таковых в среде русских иерархов и у великого князя Московского не оставалось никакого сомнения в том, чтобы вдовствующую митрополичью кафедру на Москве заместить русским святителем, избранным на Соборе русских иерархов и впредь таковую практику узаконить на Москве, т. е. установить церковную автокефалию. Этим начинается вторая половина процесса учреждения на Руси автокефалии. Эта половина обладает достаточным количеством летописного и документального материала для более или менее подробного освещения изучаемого вопроса. Прежде всего следует признать, что подготовка и самый процесс установления независимости Русской митрополии проходил с полным учетом современной исторической обстановки, согласно церковным канонам и при полном священном сыновнем уважении к Святейшему Константинопольскому престолу, как Матери-Церкви.

Русские люди, сознавая хорошо, что в данное время там управляли униаты-патриархи, имели также документальные сведения о “разгласив” в Греческой Церкви и о том, что большинство народа держалось Православия. На этом основании они имели большое желание провести отделение безболезненно, не нарушая мира между церквами. Именно эта идея мира лежит в основе всех дипломатических документов, заготовленных по данному вопросу и написанных изысканным и вежливым по тому времени языком. Как только низложен был униат-митрополит Исидор, на Москве спешно, не взирая на междоусобия, начали подготовлять вопрос об оформлении полной церковной независимости от попавшего в “латинскую прелесть” Константинопольского патриархата.

Из изложенного нами выше следует, что Русская митрополия имела неоспоримые канонические права на автокефалию. Она имела незыблемое православное учение христианской веры, полную благодатную самовосполняющуюся иерархию, она духовно возросла и просияла в мире своими великими подвижниками и людьми науки, наконец, христианство в ней усвоено, главным образом, народом, имеющим один язык и культуру и организовавшим государство, способное защищать и охранять церковные права. Все это соответствовало духу церковных канонов и, главным образом, находило основания в известных русским церковным людям Апостольских правилах 1-м и 34-м, а также в 4-м правиле Первого Никейского Собора.

Одновременно, так сказать, с положительными каноническими основаниями, определяющими независимость Русской митрополии, им также было известно и то положение, что Православная Церковь не может состоять в союзе и тем более в подчинении у патриарха-еретика. Эту мысль настойчиво проводили сами константинопольские патриархи. Так, Святейший Патриарх Константинопольский Антоний в 1393 г. в своем послании к великому князю Московскому Василию Дмитриевичу о необходимости почитания и поминовения за богослужением византийского императора пишет: “Христиане только тех царей отвергают, которые были еретиками, вооружались на Церковь и старались ввести развращенные догматы, чуждые учения апостольского и отческого”²⁰. Все эти основания в своей совокупности, казалось, могли привести к резкому отделению от Константинопольского патриархата, но русские не пошли на открытый разрыв: они не хотели стоять в юрисдикции патриархов-униатов, но и не желали разрыва с Константинопольским патриархатом. В этой нерешительности сказалась недостаточная каноническая подготовленность русских людей, а быть может имелись и иные нам неизвестные церковно-политические причины, Великий князь и русские иерархи, избегая открытого разрыва, решались идти дипломатическим путем, путем открытой просьбы у Патриарха на полную независимость. С этой целью великий князь Василий Васильевич пишет одно за другим два послания в 1441 и 1443 гг. Первое к Патриарху, второе к императору. В этих посланиях красною нитью проходит почтительная просьба к Патриарху признать за Русской митрополией право на независимость. Мотивы, которые великий князь и Собор русских святителей выставляли в обоснование своей просьбы, можно разделить на два рода. Первого рода мотивы говорили, что митрополит-грек нам не удобен: во-первых, он не знает русского языка и чужд по национальности; он не может участвовать в интимной беседе с князем, так как переводчики первые узнают о государственных тайнах; во-вторых, есть большой риск получить на кафедру изменника православию, подобного Исидору. Такая мысль подтверждается подробным изложением деятельности униата-митрополита Исидора.

Мотивы второго рода говорят за то, что и нам посылать в Константинополь для поставления своего кандидата по разным “нужам” тоже невозможно. Таким образом, великий князь Московский от лица Русской митрополии нехочет принимать митрополитов-греков и в то же время считает невозможным и неудобным посылать в Константинополь своего избранника. В заключение он прямо пишет: “И просим святейшее ти владычество, да с святым царем и со всем божественным собором воззревше в святая ваши и божественные правила греческие и во оно папино послание, и рассудивше, и за нужу далечного и непроходного путешествия, и за нахождение и мятежи еще в окрестных нас сторонах, и государей умножения, свободно нам сотворите в нашей земле поставление митрополита… послете к нам честнейшее ваше писание, яко да помощью и благодатию Св. Духа и споспешением святого царя и с благословения святого ти владычества и божественного и священного собора, по святым правилам собравши в отечествии нашем, в русской земле, боголюбивые епископы отечества нашего и по благодати Св. Духа избравше кого человека добра, мужа духовна, верою православна, да поставят нам Митрополита на Русь: понеже и преже сего, за нужу, поставление в Руси митрополита бывало”. “А мы о сем хочем Божиею благодатию, по изначальству нашего православного христианства, посылание и совопрошание и любовь имети с святым царем: и святейшего ти благословения и молитвы требовати и желати хощем, донележе Бог благоизволит и земля наша доколе имет стояти, а никакоже разлучно от вас имать быти наше православное христианство до века”²¹. Послание не требует комментариев: оно ясно излагает предмет — мотивированную просьбу выслать письменное разрешение на автокефалию и желание никогда не порывать связи с Константинопольским престолом. Но эти послания определенно были предназначены Патриарху или царю православным. В самих посланиях великий князь, очевидно, предусмотрительно не называет по имени ни патриарха, ни царя. Ко всему этому эти послания по ходу событий и по исследованию историков посланы в Константинополь не были. Причиной этого могло быть единственное препятствие — дипломатические донесения с Востока об уклонении в унию патриархов и царей византийских. Что это самое верное предположение, явствует из наших летописей²².Такое же объяснение задержки в Москве вышеуказанных документов дает в своем послании в Киев св. Митрополит Иона: “До сего времени во Святейшей Русской митрополии не бывало митрополита: не к кому было посылать, царь не таков, а ни патриарх не таков, инако мудрствующе, к латинам приближающиеся, а не тако, якоже православному нашему христианству изначала предано”²³.Основание к такому заключению Митрополита Ионы, возможно, послужили письма на Русь афонских иноков, которые в то время писали: “Греческий царь впал в латинскую прелесть и посадил на апостольском престоле патриарха, единомудренного латинянам и что они извергли патриарха и царя ис помяна обычна”²⁴. Благодаря такой информации о ходе событий в Константинопольском патриархате послания в Москве были задержаны, ибо, во-первых, нельзя было ждать от него чего-либо положительного, ибо в переговорах его с папой об унии, несомненно, самой высокой ценой была Русская митрополия. Проф. Голубинский предполагает, что первая грамота 1441 г. была, возможно, представлена Патриарху, но по ней получен отказ, почему заготовлена была вторая в адрес византийского императора. Но это только предположение, не подтверждающееся документами. Во всяком случае из оставшихся исторических документов должно заключить, что в Москве, серьёзно готовились к церковной независимости, но Константинопольский патриархат остался неуведомленным и не знал об этом.

С 1443 по 1448 г. в Москве бушевали кровавые междоусобные войны, благодаря чему деятельность по учреждению автокефалии на Руси была прервана. По крайней мере, ни летописный материал, ни иной этого времени не обнаруживает в себе никаких следов таковой деятельности. В 1448 г., казалось, совершенно неожиданно становится известным факт самостоятельного, без разрешения Константинопольского Патриарха, поставления Собором русских епископов епископа Ионы в Митрополита Киевского и всея Руси. Этот исторический акт совершился как бы не по той программе, которую составляли русские люди и излагали в грамотах 1441 —1443 гг. Там они искали, прежде всего, разрешения православного Константинопольского Патриарха на автокефалию, а здесь круто изменили тактику и сами осуществили свое давно назревшее желание. В Окружном послании литовским князьям, боярам, наместникам и народу с извещением о своем поставлении в 1448 г. Митрополит Иона сдержанно указывает следующие причины своего поставления: а) долговременное вдовствование Русской митрополии “и в том многое лиха и истомы христианству нашея земли починилось”, в) “коли было в Цариграде православие, и они (великие князья) оттуда принимали благословение и митрополита”. Разумеется, теперь там нет православия, а потому, с поставление его совершилось “не хотением нашего смирения, но волею великого самодержавства то учинилось, по Апостолу: не хотящему, ни текущему, но Вседержителю Богу благословлящу”²⁵. Сдержанная мотивировка введения в 1448 г. автокефалии Русской Православной Церкви расширяется той церковно-исторической обстановкой, каковая в то время господствовала.

По сказаниям наших летописей, Митрополит Исидор бежал из Москвы за границу, в Рим к папе, и великий князь Московский якобы “никакоже посла по нем возвратити его”, т. е. был доволен таким исходом, так как побег униата-митрополита освобождал князя от производства жестокого средневекового суда над предателем. Однакож такой снисходительный поступок князя оказался не так невинен; он был чреват непредвидимыми и весьма серьёзными и опасными выступлениями против Русской Православной Церкви, не подчиняющейся римскому папе в то время, когда такое волеизъявление оказала сама Константинопольская патриархия.

Вскоре же после бегства в Рим Митрополита Исидора за границей упорно стал распространяться слух о новом активном наступлении католицизма на Русскую Православную Церковь, причем это наступление снова направлялось из Константинополя. В исторических актах русского архива значится послание Константинопольского патриарха-униата Григория Маммы к Киевскому князю Александру Владимировичу в ответ на запрос последнего об унии²⁶.Патриарх рекомендует князю принять “всечестнаго кардинала кир Исидора, о Святом Духе возлюбленного брата и сослужителя нашего смирения, который научит и накажет вас о всем словом и делом”. Данное заявление униата-патриарха являлось не простыми словами: оно носило в себе полную реальность вторжения в Московскую митрополию. В действительности таковая попытка на деле осуществилась впоследствии захватом юго-западных епископий поставленным в Риме в митрополита учеником Митрополита Исидора Григорием. При помощи польского правительства Григорий захватил Киев и десять юго-западных епископий, где стал вводить унию, и, кроме того, имел недвусмысленное поползновение захватить всю Киевскую митрополию, включая и Москву. Утверждение Григория в Киеве и юго-западных епископиях произошло в 1458 г., уже после поставления Ионы Митрополитом Киевским и всея Руси, но подготовка ко вторжению в Киевскую митрополию униатов-католиков через Константинопольского униатского патриарха началась до поставления Ионы Митрополитом, именно до 1448 г. в то время, как на Москве от этих дел отвлекали междоусобные войны²⁷. При такой действительности Московскому великому князю с Освященным собором Русской Православной Церкви пришлось решать окончательно большой исторический — вопрос о церковной автокефалии.

Великий князь Василий Васильевич окончательно утвердился на Москве 17 февраля 1447 г. С этого времени, в продолжение двух лет, идет подготовка к установлению церковной независимости. Великий князь в этом случае старается выполнить в полной мере церковный порядок избрания и поставления митрополита на Руси. Он собирает “всех святителей своей земли, боголюбивых епископов, преподобных архимандритов, честнейших игуменов, многих духовных мужей, со всем священством и православными князьями”²⁸. С ними он старается найти в истории прошлого аналогичные примеры церковных явлений: “что ж прежде того в Руси было поставление митрополитом, если не в Москве или Владимире, то в Киеве”. Эти исторические примеры они разбирали со стороны канонической, “обыскивая старину по святым правилам и по рассуждению святительскому”. Отсюда они, несомненно, подходили и к настоящему предмету суждения, стараясь и ему дать исчерпывающее каноническое обоснование.

Что же касается исторической обстановки, диктующей необходимость поставления независимого митрополита и отделения Русской митрополии от Константинопольского патриархата, то она для них была совершенно ясна и не возбуждала никаких сомнений. Из Константинополя ждать было нечего. В Москве было документально изветно, что турецкое оружие .и латинская уния обессилили престол императорский и патриарший, что в Цареграде свирепствует разделение между верными православию и согласными на соединение с Римом, и что хотя в церквах и монастырях константинопольских, равно как на Святой Горе, держатся святой старины, но в соборном Софийском храме и придворной церкви вспоминается имя папы²⁹. Мало того, сам Константинопольский патриарх-униат Григорий Мамма подготовляет попытку насильно вернуть на Русскую митрополию известного предателя православия митрополита Исидора. Осмысля таковые события, наше древнее церковное русское общество приходило к реальным и конкретным выводам. В Константинополе после унии нет чистого православия, нет православного царя и патриарха, кроме того, оттуда же вырастает униатская о ясность на Русь.

В таком случае Русская митрополия оказалась оставленною Константинопольским Патриархом. Русская Православная Церковь, оставшаяся верной православию, осталась одинокой и должна была непременно определить свое положение соответственно церковным канонам; она непременно и срочно должна была вывести свое церковное управление после семнадцатилетней смуты на должную высоту, ибо она теперь одна становится лицом к лицу с опасным и грозным противником православию униатством. Эти мотивы, вытекающие из исторической обстановки того времени, прекратили все колебания русского церковного общества и привели к тому, что 15 декабря 1448 г., согласно церковным канонам, самостоятельно, Собором русских святителей поставлен был на Киевскую и всея Руси митрополию в Москве автокефальный Митрополит Иона. На этом Соборе лично присутствовали епископы: Ефрем Ростовский, Авраамий Суздальский, Варлаам Коломенский и Питирим Пермский; “Архиепископ Новгородский Евфимий и Тверской Илия прислали свои повольные на это избрание грамоты³⁰. С этого времени и до настоящего таковая практика “в Русской Православной Церкви остается незыблемой, с этого времени и до настоящего мы отсчитываем пятьсот лет независимости Русской Православной Церкви. Установление автокефалии на Руси было явлением огромной исторической важности. Церковное общество, XV в. первоначально, видимо, считало необычным для себя такой резкий переход от пятисотлетнего подчинения юрисдикции Святейшего Константинопольского престола к полной церковной независимости. Это видно, во-первых, из того, что св. Митрополит Иона по долгу пастырства в своих посланиях в Киев, Литву, Новгород подробно старается изложить причины поставления и канонические обоснования его, а, во-вторых, и от этого времени осталась неотосланной по адресу грамота великого князя Московского Василия Васильевича к последнему византийскому императору Константину Палеологу, извещавшая о факте поставления Собором русских епископов митрополита, содержащая просьбу благословить дело автокефалии и обещание никогда не порывать связи со Святейшим Константинопольским престолом. Учредив самостоятельно на Руси церковную независимость и сознавая правильно ее неоспоримую каноничность, они никак не хотели открытого раскола, разрыва со Святейшим Константинопольским престолом. Но эта грамота (1450), на каковой сделана надпись “да не пошла”, разделила участь предыдущих — осталась в Москве. Причина этого остается та же: патриарх и царь “покачнулись” в сторону Рима, посылать не к кому.

Послания же св. Митрополита Ионы свободно пересылались по митрополии, и мы в них находим следующие данные о причинах и самом процессе установления автокефалии. Так, в грамоте к литовским епископам и Смоленскому епископу Мисаилу о непризнании митрополитом ученика Исидорова Григория св. Митрополит Иона, изложив предшествующую его поставлению историю церковной смуты, дает объяснение, почему на Москве самостоятельно решили создать свое независимое от Константинопольского патриархата церковное управление. Эти причины были: во-первых, великий князь “слыша” и добре испытав цареградского царя и еже о нем збора смущение, что еже качнулся к римской церкви… и волнение меж их бысть велие, яко и святые Божие Церкви на многи дни затворены и без пениа сташа…, во-вторых, “не мог того видети, что же коликое время Церковь Божия вдовствует, а православное христианство без пастыря”… Вот ближайшие реальные предпосылки автокефалии. Вслед за этим святитель указывает и канонические основания этого необычного церковного явления. “Да еще и о нас пишет (Григорий), называя “отступник”. “А ведомо вам, моим детям, что если от Бога и Его милостию поставлен на той превеликой степень святительства зборне, и по первому изложению Св. Апостол и Святых Отец божественных и священных правил и по иным многим правильным главизнам, еще пишут сице: “Трие епископы должны суть, безо всякого извета, поставляти и большего святителя”. А сами, сынове, добре ведаете, как есть Вам и выше того писал божественная писания; и вы поищите и четвертого правила иже в Никеи первого собора. Яз паки по Божией (милости), поставлен той превеликий степень не от трех, ни от пятий епископ, но от всих архиепископов и епископов здешнего православного великого самодержьства господина и сына моего великого князя”³¹.

Из приведенного отрывка из послания Митрополита Ионы явствует, что русское церковное общество XV в. довольно отчетливо уясняло себе историческую обстановку и каноническую основу независимости Церкви: оно приняло автокефалию Церкви, фактически порвав церковную связь с патриархатом-униатом.

В неотосланной грамоте великого князя Василия Васильевича от 1450 г. к Визиантийскому им. Константину содержится такое же объяснение о самостоятельном поставлении митрополита на Русь. К этому же великий князь добавляет еще: “что мы поставили Иону митрополитом (без сношения с Цареградом) не по гордости и надмению, но по великой нужде. Мы сохраняем древнее благочестие и будем сохранять до конца жизни и до скончания века. И Церковь наша Русская требует и ищет благословения Святой Вселенской Церкви Константинопольской и наш митрополит также желает и просит от нее благословения и единения во всем, за исключением новоявившегося разногласия. Мы хотели бы писать о всех делах церковных, о нашем митрополите и наших бедствиях, хотели бы писать и к православному Вселенскому Патриарху, но не знаем, есть ли в державе вашей в царствующем граде православный патриарх или нет. Если по милости Божией будет в Церкви Константинопольской Патриарх, держащийся древнего благочестия, то мы считаем долгом писать к нему о всех наших делах и просить его благословения”³².

Как известно, ни эта грамота от 1450 г., ни прежние грамоты от 1441 и 1443 гг. не отправлялись в Константинополь. Из их содержания явствует, что они предполагались для православного Святейшего Константинопольского Патриарха, но такого в действительности в то время не было. Следовательно, и посылать их было не к кому, и не у кого было спрашивать благословения. Так они и остались без движения. Они служат в настоящее время материалом для изучения данного вопроса и отношения к нему русского церковного общества XV в. Таким образом, Константинопольский патриархат вследствие своего уклонения в унию прежде порвал каноническую связь с оставшейся верною православию Русской Православной Церковью. Последняя, оставшись одна перед лицом большой опасности и внутренней и внешней, совершенно самостоятельно и канонически верно оформила свою независимость в церковном управлении. В таком новом положении она более усиленно искала общения с Константинопольским патриархатом и со всем Православным Вселенским Востоком. Русская Православная Церковь твердо верила и знала, что на Константинопольском престоле были иерархи-еретики, но вся Константинопольская Церковь не оставалась в еретичестве, а поэтому она зорко наблюдала за появлением православного Патриарха, чтобы наладить через него общение и мир. Правда, к этому времени только начинало складываться у русских убеждение в поврежденности у греков православия, но это убеждение преимущественное значение имело после падения Константинополя. В данный же момент в автокефальной Русской Церкви господствовало стремление к установлению прочных отношений со всей Вселенской Православной Восточной Церковью, чтобы твердо себя осознавать самостоятельною частью Вселенской Соборной Апостольской Церкви. Преосвященный Макарий и протоиерей А. В. Горский в своих изысканиях устанавливают, что таковые сношения оживились после падения Константинополя (1453) путем организации на Руси помощи греческим беженцам, а также путем личной связи Митрополита Ионы с Православным Константинопольским Патриархом Геннадием, занимавшим престол после падения Византийской империи³³. Последний случай они устанавливают из анализа содержания оставшейся грамоты. К сожалению, эта грамота, относимая к данному времени, не имеет ни начала, ни конца, вследствие чего адресат неизвестен. Указанные ученые в результате анализа приходят к убеждению, что данная грамота принадлежит именно Митрополиту Ионе и по содержанию относится к Православному Константинопольскому Патриарху. По крайней мере, подлинные строки “благословение от Твоея святыни требовати хощем, также ото всех, ктоли не будет Патриарх на патриаршестве, соблюдая Церковь Христову и держа истинное, великое православие”³⁴ обосновывают данное предположение ученых. Возможно за тем же два раза посылался великим князем Московским Василием Васильевичем в Константинополь игумен Кирилло-Белозерекого монастыря Кассиан. О цели посольства Кассиана и результатах посольства летопись ничего не сообщает. Преосвященный Макарий, однакож, держится того мнения, что результаты были положительные, ибо посол был награжден. Результат же заключается в том, что Святейший Константинопольский Православный Патриарх, а с ним и прочие патриархи благословили автокефалию Русской Православной Церкви и положили считать автокефальную Русскую митрополию по чести после Его Блаженства Иерусалимского Патриарха³⁵. Специальной грамоты об этом постановлении у нас не обнаружено. Сведения же о существовании таковой грамоты сохранились в “Известии о начале патриаршества в России”³⁶.Преосвященный Макарий в подтверждение реально существовавшей грамоты Константинопольского Патриарха с благословением автокефалии Русской Православной Церкви приводит факт поставления на Руси после смерти св. Ионы Митрополита Феодосия. В грамоте о поставлении Митрополита Феодосия не упоминается о Цареградском Патриархе, его согласии, утверждении и благословении. Следовательно, заключает Преосвященный Макарий, в России тогда действительно существовала патриаршая грамота, которой разрешалось на Руси поставлять своего митрополита без сношения с Константинопольским Патриархом³⁷.

История Русской Православной Церкви отмечает, что непосредственно после установления автокефалии Русской митрополии происходили самые оживленные братские сношения со всем Православным Востоком и никто из восточных святителей официальным открытым образом не протестовал против акта поставления в митрополита св. Ионы и против последующего порядка поставления митрополитов в Москве без сношения с Константинопольским Патриархом.

Значение автокефалии Русской Православной Церкви в ее последующей истории было велико. Автокефалия делила почти тысячелетнюю историю церковного управления на две половины. Начав вторую половину истории, она точно и ясно поставила перед Церковью назревшие церковно-исторические задачи и вдохнула в решение их дух свободного христианского творчества. Первая церковно-историческая задача сформировалась непосредственно при самом совершении автокефалии. Эта задача сводилась — быть всегда бдительным и твердо хранить Вселенское Православие, переданное нам изначала. Необходимо отметить, что автокефалия Русской митрополии совершилась тогда, когда явилась явная угроза насильственного вторжения католицизма на Русь. Автокефалия Церкви являлась как бы защитой; в своих русских митрополитах, поставленных из достойных архипастырей, русские видели твердых православных руководителей, охраняющих не за страх древнее благочестие, помогавших осуществлять в жизни по христианским началам общественные и государственные идеалы образовавшегося нового русского национального государства. Далее, св. Митрополит Иона, первый независимый московский митрополит, начавший собою ряд последующих самостоятельных московских святителей, своею беззаветною пастырскою деятельностью указал или предначертал те главные направления, по которым должна была развиваться жизнь Поместной Автокефальной Русской Православной Церкви. И эта жизнь Церкви действительно шла в указанных

Митрополитом Ионой направлениях, попадая иногда в страшные исторические водовороты, но никогда не изменяя твердого пути, освященного церковно-историческими светлыми традициями.

Великий старец еще до своего поставления в митрополиты, а тем более, будучи на Московском митрополичьем престоле, проявил особую великую ревность по Христовой вере, по древнехристианскому Вселенскому Апостольскому Православию.

Дошедшие до нас многочисленные его послания литовским, Смоленскому, Новгородскому епископам и Киевскому князю с убеждением стоять даже до смерти за древнее православие и отвергать католических “прелестников” обнаруживают в нем пламенную веру и апостольское вдохновение.

Он пренебрегал своими старческими немощами и предпринимал далекие путешествия по своей митрополии за пределы Русского .государства, посещая чад своих и собирая во едино паству, отторгаемую чуждыми.

Этими мероприятиями он укреплял Русскую Православную Церковь против воинствующего католицизма, который в его время, поразив Константинопольскую патриархию, угрожал митрополии Русской.

Св. Иона прекрасно сознавал, что Русская Православная Церковь есть великая часть Вселенской Церкви и поэтому всегда стремился установить и поддержать живые и тесные связи с бедствующим Православным Востоком, щедро помогая от своей “скудости”.

Святитель безбоязненно и открыто выступал против внутренних врагов Родины, ввергнувших народ русский в кровавую междуусобицу. Он также безбоязненно противостоял против страшного ногайского набега на Москву, воодушевляя борцов и поддерживая слабых духом. Он был человек кристально чистой нравственности, доводивший свое участие к пастве до отдельных семейств и лиц. Святитель скончался в глубокой старости в 1461 г. 31 марта, завещав последующему ряду своих преемников — независимых русских митрополитов, а потом патриархов — неустанное горение христианского духа, пламенную ревность по Боге, по чистому православию, самоотверженную любовь к Родине, пастве и уважение к церковной и гражданской законности. Эти великие заветы ревностно воплощались архипастырями Русской Православной Церкви на всей пятисотлетней истории ее независимого существования.

Развертывая длинный свиток пятисотлетней истории самостоятельного существования Русской Церкви, мы с достоинством можем отметить, что с самого начала и до настоящего времени в истории управления Русской Православной Церкви ясно обозначаются четыре, тесно связанные между собою, задачи: 1) твердое ограждение древнего Вселенского Апостольского Православия, 2) духовное воспитание и образование паствы, 3) помощь в устройстве и совершенстве государства русского и 4) активное общение с Православным Востоком. Эти задачи, как сказано выше, освящены великим старцем, первым самостоятельным Митрополитом Ионой, и они неукоснительно выполнялись последующими его преемниками — московскими святителями, в меру сил и способностей своих. Так, вскоре после учреждения автокефалии история отмечает блестящее время святительства Макария, Митрополита Московского и всея Руси, современника Грозного в первой его половине царствования (1542—1563). Этот святитель был, прежде всего, “поборник добрых дел и любви”, как называл его царь. Митрополит Филлип, впоследствии “подражая благолюбивого Макария митрополита, усердно потщася последовать честным стопам его”³⁸. По своим индивидуальным и нравственным чертам характера Митрополит Макарий был истинным человеком мира и миротворения, но хранил мир с людьми вовсе не посредством угодничества им, что ясно следует из его отношений к царю. Будучи горячим идейным противником св. Максима Грека, он питал к нему глубокое уважение, что видно из письма, в котором писал к нему: “узы твоя целует, яко единого от святых”. Его личные высокие нравственные и интеллектуальные качества проявлялись в его огромной, насыщенной трудами исторической культурной деятельности. Святитель был высокообразованным человеком своего времени и типичным представителем ученого сословия того времени, образовавшегося внутри нашего отечества без влияния западных университетов, но достигавшего в своем миросозерцании весьма глубоких и интересных построений. Он пришел к великим замыслам совершить возможно полное обновление Русской Церкви так, чтобы последняя во всем объеме ее жизни была очищена от всех недостатков и пороков, которые признавались всем русским обществом. Эта знаменитая его деятельность нашла свое выражение в постановлениях Собора 1551 г., известного под названием Стоглава. Высокая идея святости и величия Русской Православной Церкви, призванной в данное время быть твердым столпом Вселенского Православия, пробуждала в святителе и великие деяния. Из этой же идеи проистекала и другая его почтенная деятельность по канонизации русских святых, чтимых ранее местно. Этим делом занимались два собора 1547 и 1549 гг. Изыскания о русских святых, прославление их подвигов во всероссийском масштабе и признание их святыми угодниками Вселенской Православной Церкви были документальными данными о великой благодати Господней над Русской Церковью. Также происходит из той же идеи его научно-литературная работа, которой он посвятил почти всю свою жизнь. Это — работа над составлением литературного сборника Великих Четьих-Миней. “А писал есми и собирал и во едино место их совокуплял дванадесят лет, многим имением и многими различными писари, не щадя сребра и всяких почестей”³⁹. Кроме Четьих-Миней составлены по его поручению Никоновская летопись, Степенная книга и, наконец, он первый способствовал организации и покровительствовал потом первой на Руси типографии. Не без его влияния она была укомплектована русскими типографами-самоучками во главе с диаконом Николо-Гостунской церкви Иваном Федоровым. Занимаясь этой огромной литературной деятельностью, Митрополит Макарий уже тем самым создавал вокруг себя большое литературное движение. Он привлекал к себе всех русских грамотных книжных людей. Они собирали рукописи, выбирали из них лучшие, отыскивали жития святых, составляли жития на новоявленных подвижников и на тех угодников, на коих не было сказаний. Весь этот материал распределяли по числам и месяцам. Эта колоссальная своеобразная научная работа является своего рода литературным движением, указывающим на глубокий интерес к знанию, вызываемому Церковью. Составляются огромные библиотеки в монастырях: Чудовом, Троице-Сергиевом, Кирилло-Белозерском и др., появляются знаменитые писатели того времени, как, например, св. Иосиф Волоцкий, преподобный Нил Сорский, архиепископ Геннадий Новгородский, старец Елеазарова монастыря Филофей и многочисленные летописцы по монастырям, имена коих история мало сохранила.

Глубокое христианское чувство русского народа изучаемого периода сказалось в шедеврах церковной живописи, а также в архитектурных произведениях мирового значения. Мы имеем в виду художников-иконописцев Андрея Рублева и Дионисия, а также авторов бессмертного памятника архитектурного искусства Покровского собора, или церкви св. Василия Блаженного — Бармы и Посника.

Поднимаясь выше по историческим церковным вехам, мы встречаем на Московском автокефальном митрополичьем столе святую личность светлого пастыря священномученика Митрополита Филиппа (1556—1569). Его строгая ревность по чистоте христианской религии и искренности ее исповедания, а также выступление в защиту невинно осужденных, согласно древнему преданию, снискали ему венец священномученика. В дни государственного смятения при Иване Грозном он, как святой Митрополит Иона, свято выполнял пастырский Долг, запечатлев верность Христовым заветам своею кровью.

В начале XVII столетия Господь воздвиг великого архипастыря — Патриарха Гермогена (1606—1612), которому пришлось выдержать одному страшный натиск польской интервенции, а вместе с ней очередную попытку захвата Русской Православной Церкви иезуитами. Его главная деятельность была посвящена служению Отечеству и Церкви в самое тяжелое смутное время нашей Родины, когда рушился старый порядок управления и когда

Отечество наше стояло на грани гибели. Во всем этом бурном человеческом волнении, когда Родина разрывалась на части самозванцами, поляками, когда бесстыдно поднимали свой голос изменники, один Патриарх спокойно и твердо оставался до конца верным и непоколебимым долгу своего пастырского служения, верным православию и своему русскому народу. Он имел мужество оказать сопротивление Лжедимитрию в вопросе о браке последнего с Мариной Мнишек и с редким мужеством противостоял один изменникам, самозванцам и полякам. В одной из грамот ярославцев к казанцам сказано: “Гермоген стал за православную веру неизменно и, не убоялся смерти, всем велел стоять и умереть за православную веру”. В конечном итоге, увидев обман поляков, Патриарх стал деятельно призывать народные русские ополчения к освобождению Москвы от врагов, и открыто восстал против изменников, не страшась угроз и смерти. Его заперли в заключение в Чудов монастырь, там он мученически скончался от голодной смерти, но голос его звучал по всей Родине и поднимал людей на ратное дело, на защиту Отечества. В далеких окраинах нашей Родины радостно сознавали, что не все потеряно в Москве: там стоял непоколебимо святой отец с непорочною совестью и твердо преданный православию и русской народности. Святейший Патриарх не дожил до торжества русского народа. Гробница этого русского человека, великого патриота, человека высокой души, Святителя Патриарха Гермогена находится в Московском Успенском соборе. Повинуясь его призывам и остальное все духовенство Руси слилось с народом и отстояло Русскую землю. Такие представители Церкви, как Ефрем, Митрополит Казанский, Исидор Новгородский, Феоктист Тверской, Галактион Суздальский, Иосиф Псковский и, наконец, Митрополит Филарет Ростовский, платили ценой жизни, чтобы поднять народный дух. Воспитанная ими в православии паства противостояла в эти тяжелые времена латинской и протестантской пропаганде. Среди москвичей очень мало нашлось прозелитов католичества, а самозванец, оскорблявший народные религиозные чувства, погиб растерзанный толпой.

Двухсотлетний период истории Русской Церкви от начала ее автокефалии до учреждения Святейшего Синода ознаменовался под конец историческою деятельностью Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Никона. Время его святительства составляет особый предмет исследования в истории Русской Православной Церкви. Его церковная и государственная программа деятельности, широта и глубина его мировоззрения, его природные высокие умственные способности, непреклонная и твердая воля, чистота личной жизни, великая ревность по Русской Церкви, которую он хотел довести до высокой степени совершенства, ставят его в ряд великих церковных деятелей. Раздражительный в мелочах Патриарх Никон был блестящий организатор крупных церковных и государственных дел. Он святительствовал в то время, когда ясно сознавалась государственная необходимость культурного сближения с Западом. В этой предстоящей встрече Патриарх Никон хотел представить Русскую Православную Церковь стоящею на высоте своего призвания автокефальной поместной Церкви, являющейся достойною частью Вселенской Апостольской Церкви. Идея Вселенской Церкви определяла все его великие преобразовательные мероприятия, к каковым относятся исправление богослужебных книг, обрядов, богослужебной практики путем сличения с древнегреческими рукописями и чинами; крупная организация ученого братства, вызов юго-западных и восточных ученых и заботы вывести Русскую Церковь из-под государственного влияния. Это последнее послужило, как раз, причиной его падения. В нашей истории Церковь никогда не подавляла и не становилась выше государства, и представители ее и сам св. Митрополит Филипп (которого чтил Патриарх Никон) пользовались только нравственной силой.

Славная деятельность Святейшего Патриарха Никона была выполнением тех заветов, кои завещал святитель и первый автокефальный Митрополит Московский св. Иона.

Вокруг указанных святителей, известных выдающеюся деятельностью на пользу Русской Православной Церкви, концентрируются и все остальные архипастыри, покойно и скромно осуществлявшие в меру своих сил и способностей пастырские задачи, установленные Господом. Все они считали своим священным долгом по христианской заповеди о любви к ближним не оставлять без материальной братской поддержки Автокефальные Вселенские Церкви Востока, переживавшие тогда страшные угнетения от иноверных фанатичных завоевателей. О размерах этой помощи всем восточным Православным Церквам можно судить по многочисленным дипломатическим и церковным документам, оставшимся в наших государственных архивах.

Синодальный период истории Автокефальной Русской Православной Церкви в лице своих первоиерархов преемственно получил от святейших патриархов лучшие святые церковные традиции древности и успешно развивал исторические задачи в новых условиях. Эти условия не всегда были благоприятными, особенно в XVIII в., когда Церкви пришлось испытать на себе то гнет иностранного засилия в правительстве, то попытки своих доморощенных либералов ‘ реформировать православие (обер-прокурор Мелиссино) по программе масонского характера. При всем этом в начале Синодального периода мы наблюдаем крайнее материальное оскудение Церкви. Однако архипастыри, стоящие во главе Русской Церкви, верные началам Вселенского Православия и древним заветам Православной Церкви, уверенно и правильно вели церковный корабль, принимая на себя смело удары изменчивых исторических явлений в своей Родине. Нужно хорошо знать историю Русской Церкви, чтобы судить о той степени крепости веры, твердости воли, преданности православию и народности, какими обладали такие святители данного периода, как Митрополит Стефан Яворский, Гавриил Петров. При всей материальной скудости они сумели наладить систематическое духовное обучение. К концу данного столетия мы уже имели две духовные академии и двадцать шесть духовных семинарий, из которых все больше и чаще стали выходить высокообразованные пастыри.

Девятнадцатый век и начало XX века — время высокого расцвета русского православия. Начало этой половины Синодального периода освятили своею деятельностью два высокопреосвященных архипастыря, занимавших последовательно митрополичью кафедру в Москве: Митрополит Платон (Левшин) и Митрополит Филарет (Дроздов). Эти первоиерархи, сохранив в себе сущность и качество истинно православного древнерусского пастыря, были в то же время людьми широко образованными, людьми, стоящими на уровне современного им богословского и светского образования. И те церковные задачи, кои пред ними были выдвинуты жизнью, кои шли преемственно с нарастающей сложностью от основания нашей автокефалии, святители разрешали сообразно времени в свете православной богословской науки. Они дали большое движение церковной жизни. Если Митрополит Платон был, прежде всего, пастырь, посвятивший себя больше всего ученой деятельности, потрудившийся много на благо духовного просвещения Родины, то Митрополит Филарет соединил в себе и ученого и разностороннего административного деятеля. Оставшиеся его труды обнаруживают в нем блестящие способности ориентироваться в самых разнообразных сложных церковных и государственных вопросах. При этом его решения не оставались только академическими рассуждениями, это была сама жизнь. Вот почему вся история Русской Православной Церкви получила в этот век активное жизненное движение вперед. Создавая сам, руководя церковною жизнью, он образовывал вокруг себя целое ученое движение. Церковь Русская быстро очищалась от недостатков, духовное просвещение двинулось вперед гигантским путем. В короткое время Русская Православная Церковь имела во главе просвещения 4 духовных академии, которые были и высшими учебными заведениями и центрами ученой богословской мысли. Несмотря на то, что Русская Православная Церковь и ее научная богословская мысль выступили на работу нивы Господней в единонадесятый час, все же она принесла в сокровищницу Вселенской Апостольской Кафолической Церкви прекрасные плоды своего духовного роста и вырастила много скромных, но крупных с мировым именем ученых. Кроме академий было много открыто двуховных семинарий, училищ, женских училищ и приходских. Они давали образованных пастырей, они несли в мир, в паству учение Христа Спасителя.

Научная православная богословская мысль изучаемого времени сосредоточивалась не только в богословских школах, она служила предметом свободного изучения и предметом самой жизни русской интеллигенции, среди которой мы видим такие имена, как Гоголь, Достоевский, Хомяков, Самарин, Киреевский, Владимир Соловьев и др., творения которых освещались светом Христовой истины.

За этот же период времени Русская Православная Церковь просияла, как издревле это было, сонмом великих святых, которые в мире осуществили Господне учение и являются молитвенниками за народ русский и Русское государство. Они жили среди нашего поколения, жили скорбями и радостями нашего времени и нашим ближним предкам оказывали духовную помощь. Так особенно чтились и чтутся Святою Церковью Преподобный Серафим Саровский, св. Митрофан Воронежский, св. Тихон Задонский, св. Митрополит Димитрий Ростовский, св. и великий труженик-миссионер Иннокентий Иркутский, св. Феодосии Черниговский, св. Иоасаф, епископ Белгородский. А сколько непрославленных в мире осталось чистых духом и сердцем из простого народа, пастырей, профессоров, наставников, скромно светивших окружающим светом чистой веры, теплотой отношений, самоотверженной любовью и беззаветной преданностью чистой науке. Сколько хороших юношей, детей духовенства, воспитанных духовной школой, подвизались честно на других поприщах гражданской и общественной жизни, привнося туда согретые Христовою верою навыки трудовой интеллигенции. Во многих из них не погас и не погаснет свет Христовой веры, и многие из них показали на своей трудной дороге такие плоды, за которые Отечество отплатит им высокой признательностью.

Характерную особенность преломления религиозного чувства в русском народе составляло явление, называемое старчеством. Старцы были великие знатоки духовной жизни человека, аскеты, наделенные духовною мудростию и вдохновенные руководители человеческой совестью. Старец Оптиной пустыни Амвросий, к которому много стекалось и простого и ученого народа и у которого получали многие духовное возрождение, оставил по себе особенную светлую память в русском народе.

Таким образом, иерархи Русской Православной Церкви Синодального периода, несмотря на складывавшиеся иногда тяжелые условия, осуществили в жизни в высокой степени то “превеликое служение”, которое на них возложено было Господом. Они не постыдили Христовой веры, они укрепили в Русской Церкви Вселенское Кафолическое Православие, они выполнили с честью великие заветы великого старца Ионы, первого автокефального Русского Митрополита.

От этих давно и недавно отшедших от нас времен, но действующих в нашей жизни и нашем сознании и теперь, мы поднимаемся к современной нам истории, где мы являемся и личными свидетелями, и судьями, и исполнителями. На протяжении пятисотлетнего своего самостоятельного существования Русская Православная Церковь вместе со своей паствой не раз испытала на себе грозные исторические народные взрывы, в которых испытывалась и твердость исповедания Христовой веры и проверялась правильность направления церковного корабля Автокефальной Церкви, ведомого своим первоиерархом. И эта проверка правильности направления и испытания твердости исповедания не была теорией, не была только словами, а запечатлевалась кровью.

Рубежом истории, откуда перевертывается новая страница истории Церкви в наше время, является колоссальный сдвиг народностей, начиная с первой мировой войны до Второй Отечественной. Мы не имеем в истории человечества примеров такого огромного народного движения, чреватого разнообразными во всех направлениях последствиями, какими являются события последних десятилетий. Это были потрясения и переоценка ценностей от отдельной индивидуальной личности до целых народностей, подробное изучение которых есть достояние истории будущих лет, ибо сущность и объективность исторических событий постигается глубже при спокойном состоянии и некотором отдалении от самих событий.

Русская Православная Церковь в лице своих первоиерархов вместе с народом испила чашу испытаний и радовалась и торжествовала успехам вместе со своей паствой, своим народом. Русская Православная Церковь вместе с паствой не поддалась на искушения, твердо стояла в своем издревле от св. Отец переданном Православии, и нужно быть непосредственным участником этих событий, чтобы постичь всю красоту и силу религиозного одушевления, твердости и исполнения в ней Благодати Господней.

В церковном руководстве ее иерархов Святейшего Патриарха Тихона, Святейшего Патриарха Сергия, ныне здравствующего Святейшего Патриарха Алексия не было и нет колебаний, не было и нет изменений апостольского их пути, направление которого дано первым автокефальным Митрополитом Ионою, а им получено от Вселенской Апостольской Церкви издревле через Святую Константинопольскую Церковь.

Блаженной памяти Святейшие Патриархи Тихон и Сергий в обстановке бурных условий установили новые правильные взаимоотношения между Церковью и Государством, которые в истории оказали и окажут для народа русского и всего человечества неоценимые результаты. Под их руководством русская паства во дни Отечественной войны, по преданию отцов, кровью платила за целостность народа и Государства.

Такая деятельность современных нам святителей Русской Православной Церкви в начале нового раздела ее истории Святейших Патриархов Тихона, Сергия и ныне здравствующего Святейшего Патриарха Алексия есть осуществление тех великих задач, которые проистекали из самой сущности автокефалии Церкви Русской и которые по преемству исторически передавались из глубины веков. Совершение этих задач ведет к совершенству Поместной Русской Автокефальной Церкви, как великой части Единой Вселенской Апостольской Церкви и служит в то же время светлым памятником редкого и почтенного Ее пятисотлетнего юбилея.